Гениальность и вырождение   ::   Гирш Вильям

Но заключать по возрастанию умственных болезней об общем регрессе в умственном развитии о вырождении масс было бы так же ошибочно, как отождествлять высшее утончения психической организации, гениальность с умопомешательством.

Из сказанного вытекает, что вопрос об общем вырождении, о духовном упадке должен рассматриваться совершенно независимо от вопроса об умножении душевных болезней. Заболевания, приобретаемые в более позднем возрасте, следовательно, независящие от нарушений развития, не имеют ничего общего с вырождением. Если Нордау утверждает, что у Бодлера можно с уверенностью диагностировать вырождение уже на том основании, что он умер от прогрессивного паралича, то он этим доказывает лишь своё незнание того, что собственно следует разуметь под вырождением. Паралич – болезнь, наблюдаемая как раз у умственно сильных людей, редко наблюдаемая у вырождающихся и никогда не наблюдаемая у идиотов. Крафт Эбинг так же говорит о предрасполагающей причине этой болезни: «Она редко бывает врождённой, наследственной, а большей частью приобретённой». Если мы, значит, ограничим понятие о вырождении такими болезненными состояниями, которые несомненно зависят от расстройств развития, то увеличение количества душевных болезней отнюдь ещё не означает прогрессирующего вырождения.

Всеобщее мнение, что внезапный переворот, произведённый во всей нашей жизни великими изобретениями последнего времени, оказывает вредное влияние на нервную систему, до известной степени основательно, но только–таки до известной степени. Возможно, что множество случаев неврастении обязаны своим происхождением необычной и напряженной деятельности, но значение, приписываемое этим всё–таки внешним мотивам, сильно преувеличивается, так что, читая некоторые описания, можно действительно подумать, будто мы из совершенно праздной жизни внезапно, по мановению волшебного жезла очутились на высшей ступени культурного развития.

Если Нордау говорит, что в настоящее время последний крестьянин имеет более сложные духовные интересы, чем какие имел сто лет назад первый министр, или что теперь кухарка получает и отправляет больше писем, чем когда–то университетский профессор, то это просто смешные преувеличения. Я не знаю, какие такие сложные духовные интересы Нордау открыл у «последнего жителя захолустной деревни». Если он в доказательство того указывает, что «его одновременно интересуют и государственный переворот в Чили, и война с туземцами в восточной Африке, и восстание в Китае, и голод в России, и уличное возмущение в южной Испании, и всемирная выставка в Чикаго», — то Нордау несколько чересчур высокого мнения о духовных интересах крестьянина. Я полагаю, что последний теперь, как и сто лет назад, имеет больше в виду процветание домашнего хозяйства, чем переворот в Чили или войну с туземцами в восточной Африке. Но как бы там ни было, нервная система немецких крестьян ещё не пострадала от его «сложных духовных интересов», от умственного переутомления.

Хотя мы и должны признать, что требования, предъявляемые теперь жизнью к отдельному индивидууму, значительно возросли за последние сто лет, но Нордау всё–таки сильно преувеличивает, утверждая, что в настоящее время каждый культурный человек в отдельности «производит в пять, до двадцати пяти раз больше работы, чем пятьдесят лет назад». В общей сложности теперь производят больше, чем в прежние времена, потому что благодаря великим техническим изобретениям один рабочий в несколько часов может произвести больше, чем это могли сделать сто лет назад десять рабочих в течение целого дня; но сила, затрачиваемая отдельным рабочим, не увеличилась значительно по сравнению с прошлым.