Испания   ::   Семенов Юлиан Семенович

- Не понравился, так не понравился, - сказал я, хотя сказать хотел другое, но я видел круглые Дунечкины глаза, в которых отражались беленькие человечки в красных беретах, с красными платочками на шеях, подпоясанные красными поясами, с громадными понизями чеснока, которые свешивались на грудь, словно королевские украшения, а потом все эти человечки в белых костюмах исчезли, и в глазах Дунечки вспыхнули сине-зелено-красные огни фейерверка, грохнули барабаны, высоко и счастливо заныли дудки и загрохотала стотысячная толпа на Пласа дель Кастильо - в Памплоне началась фиеста, праздник Сан-Фермина, тот, который знаменует восход солнца - откровение от Хемингуэя...

"Изменение" - слово занятное, и смысл его обнимает громадное количество оттенков, порой кардинально разностных. Меняется мода, меняется человек, меняется репертуар на Плас Пигаль, меняется климат, меняется сиделка у постели умирающего, меняется скатерть, меняется филателист, меняется страна, меняется Испания. Изменилась, например, одежда в Испании; если раньше каждый хотел быть грандом, то ныне миллионеры носят джинсы и кеды. Пришло это, правда, из Америки: молодые заокеанские туристы, словно ощущая некий комплекс вины за то богатство, которое хлынуло в штаты после войны против нацизма и в дни боев под Гуэ и Пномпенем, обычно ходят в рванье, потные, со спальными мешками за спиной - ни дать ни взять герои Джека Лондона, первопроходцы, исповедующие не культ насилия, но культ доброй силы, которая обычно сопутствует узнаванию нового. И к этим американцам в Испании изменилось отношение, к ним сейчас относятся хорошо, совсем не так, как к тем, кто носит военную форму US ARMY, а их здесь много - и в Роте, под Кадисом, и в Торрехоне возле Мадрида...

Изменение в одежде - одна из многих граней "изменения" вообще.

Конкретный символ изменений в Испании - памятник Хемингуэю у входа на Пласа де Торос в Памплоне, сделанный моим другом Сангине. Изменения порой угадываются не в декретах, газетных перепалках, болтовне в кулуарах министерств, в репрессиях или амнистиях - они могут быть замечены в том, что не имеет, казалось бы, прямого отношения к политике. Искусство - с момента его возникновения - всегда было связано с политикой, ибо охота на мамонта нашла свое живописное отражение на стенах пещер, поскольку атака во имя пищи и тепла и есть вопрос политики в очищенном - от всего наносного - виде.

Поставить памятник человеку, написавшему "По ком звонит колокол" и "Пятую колонну", писателю, отдавшему сердце республиканской "Земле Испании", интернациональным бригадам и батальону Линкольна, где большинство бойцов были американскими коммунистами, - симптом, и симптом приметный. Те, которые сейчас имеют право запрещать, - разрешили, руководствуясь желанием "спустить пары" из бушующего котла, но ведь те, кто хотел поставить памятник, и кто поставил его, и кто кладет к подножью гранитного республиканского писателя цветы, руководствовались другим, разве нет?

Город гудел изнутри, как вулкан, который готов взорваться. И он взорвался, когда с Пласа дель Кастильо тысячи людей растеклись по улицам, сотрясая древние стены Памплоны песнями и грохочущими оркестрами.

- Ты читала "Фиесту"? - спросил я.

- Нет. Это плохо?

- Наоборот. Хорошо.

- Почему?

- Потому, что ты можешь сравнить Чудо со Словом.

- А разве Слово - не Чудо?

- Слово тоже Чудо, только Слово Хемингуэя было рождено Чудом Сан-Фермина.

- А я не разлюблю Хемингуэя, если после настоящей фиесты прочту его "Фиесту"?

- Нет, - ответил я и сразу же подумал о том, что категоричности детей нельзя противопоставлять нашу категоричность: оружие взрослых -доказательность.