Признания Мегрэ   ::   Сименон Жорж

Разговор прерывался минутами молчания, во время которых от трубки Мегрэ медленно поднимались клубы дыма.

– С недавних пор полиция уже не имеет прежних прав и, следовательно, не несет прежней ответственности.

Это были мысли вслух. И комиссар и доктор Пардон чувствовали, как они близки друг другу.

– За годы своей работы я наблюдал, как постепенно уменьшались наши права в пользу чиновников судебного ведомства… Не знаю, хорошо это или плохо… Во всяком случае, в наши функции никогда не входило судить… Это дело суда и присяжных решать, виновен человек или нет и в какой степени можно считать его ответственным.

Он намеренно вызывал друга на разговор, потому что видел, как тот взволнован, понимал, что все мысли доктора на улице Попенкур, в двух комнатках, где умирает поляк-портной.

– Даже при современном состоянии законодательства, даже учитывая, что фактически мы являемся только орудием прокуратуры и судебных следователей, бывают все же минуты, когда нам приходится принять решение, которое может повлечь за собой серьезные последствия… Ведь в конечном счете только после нашего расследования, после того, как мы соберем какие-то материалы, судьи, а вслед за ними присяжные составляют себе определенное мнение… «Достаточно только взять человека на подозрение, вызвать на набережную Орфевр, допросить членов его семьи, друзей, консьержку, соседей, чтобы изменилась вся его жизнь…».

Теперь наступила очередь Пардона, и доктор пробормотал:

– Понимаю.

– Способен ли этот человек совершить преступление?.. Как бы там ни было, мы первые должны задать себе этот вопрос… Вещественные доказательства часто отсутствуют либо малоубедительны…

Зазвонил телефон. Доктор, видимо, боялся подойти, и трубку сняла его дочь.

– Да, мсье… Нет, мсье… Нет… Вы не туда попали…

И, улыбаясь, объяснила:

– Опять этот дансинг «Добродетель». Речь шла об общедоступном танцевальном зале, номер телефона которого путали с номером Пардонов. Мегрэ вполголоса продолжал:

– Так вот, человек, который стоит перед тобой и кажется тебе нормальным, способен ли убить?.. Вы понимаете, Пардон, что я хочу сказать? Дело не в том, чтобы решить, виновен он или нет. Это не в компетенции Уголовной полиции, но и не снимает с нас обязанности задать себе вопрос, возможно ли, чтобы… А это фактически означает судить! Вот чего я страшусь… Если бы я подумал об этом, когда поступал на службу в полицию, кто знает…

Снова долгое молчание. Мегрэ вытряхнул трубку, вынул из кармана другую, вересковую, и, словно лаская ее, стал медленно набивать.

– Я припоминаю один случай… Это было не так давно… Следили вы за делом Жоссе?

– Имя как будто мне знакомо…

– Об этом деле много писали, в газетах, но истина, если в данном случае можно говорить об истине, так и не была установлена…

Мегрэ редко говорил о делах, которыми занимался. Иногда на набережной Орфевр, среди сослуживцев, ему приходилось ссылаться на какой-нибудь нашумевший процесс или на трудное расследование, но говорил он о них весьма лаконично.

– Я как будто снова вижу Жоссе в конце первого допроса. Тогда-то мне и пришлось задать себе этот вопрос… Я мог бы, конечно, показать вам протокол, чтобы узнать ваше мнение… Но ведь этот человек не сидел два часа перед вами… Вам не пришлось слышать его голос, следить за тем, как менялось его лицо…

Это было на набережной Орфевр, в кабинете Мегрэ, во вторник – комиссар даже запомнил день – около трех часов пополудни. Как и сейчас, была весна, конец апреля или начало мая.

Утром, явившись во Дворец правосудия, Мегрэ еще ничего не знал об этом деле, и только в десять часов его поставили в известность, сначала комиссар полиции района Отей, а затем судебный следователь Комелио.

В тот день в Уголовной полиции произошла какая-то путаница.