Иван Грозный (Книга 1, Москва в походе)   ::   Костылев Валентин

Дворовые люди боярина Колычева, утомленные бестолковой беготней по лесу и криками хозяина, лежали на куче сена в сарае, робко перешептываясь:

- Ай да Герасим! Вот те и бобылек! Что сотворил!

- Как святым духом взяты! Либо вихрем.

- На брань захотели. Супостатов крушить. Мысля такая была.

- Кому воли не хочется? Вон "хозяин"* и тот убег! Не стал нас ждать. А бобыли и вовсе... Чего им! На камушке родились, в круглой нищете.

_______________

* Медведь.

Послышались громкие, тяжелые вздохи во всех углах.

- И надо же так! Крышу разобрал... Вытащил Андрейку... "хозяину" цепь обрубил. Обо всех позаботился. Улетели, что голуби... Вот и поймай их теперь!

- Игла в стог упала - знай пропала!.. Ха-ха-ха!

- О-о-ох, люди, люди! Спите! - кто-то сказал громко, с тоской. - Мы тля! Дворы есть, пашня есть, а нечего есть. Сердечушко, братцы, горит!.. Иной раз боязно - не задохнуться бы! Так и жмет, душит. Спите! Ладно!

- Дело ясное. У курицы - и у той сердце. Сел бы и я на коня сивого и поехал бы во чисты поля!

- Кто разгадает, где они? Посылал Никита Борисыч верховых по всем дорогам, да нешто поймаешь?.. Сам пес, Митрий, гонялся, да ни с чем и возвернулся... Теперь беда всем нам от боярина.

- Ничаво! Беда ум родит.

- Тише! - послышался тревожный шепот. - Не услыхал бы кто. Спите!

- Звезды одни... наши сестры... не скажут!.. Святой Егорий, оборони нас, грешных... И-их, их!

Шепот стих. Клонило ко сну. В лесу кричала неясыть, будто кошка; хрустели сучья под боком у сарая: может, заяц, может, еж! Их много в окрестностях... Жужжали, влетая стрелою в чердак, ночные жуки, косматые бабочки-бражники.

Огромная, пьянящая покоем тишина летней ночи брала верх. Вотчина боярина Колычева и лесные дебри погрузились в сон.

III

Московскому собору тысяча пятьсот пятидесятого года Иван Васильевич говорил: "Старые обычаи на Руси поисшаталися". Царю было всего двадцать лет, а упрямства на старика хватило бы.

После того и началось. Не миновало и богоявленской вотчины. Диковина за диковиной!

Один государев судебник что шума наделал!

Конечно, и в прежние времена в волостях полагалось выбирать мужицких старост, а на судах присутствовать "судным мужам" из крестьян, но сильные родовитые вотчинники умели обходиться и без того. Теперь попробуй, обойдись!

На московском соборе царь и об этом помянул: "Земским людям лутчим и середним на суде быть у себя не велят, да в том земским людям чинят продажи великия".

Как сейчас, перед глазами Колычева гневное лицо молодого царя, грозившего ослушникам жестоким наказанием.

Прошло пять лет. Царь тверд. Он и не думает отступаться. Напротив! Тот же Васька Грязной привез в богоявленскую вотчину новую грамоту, а в ней сказано: "На волостном суде быть крестьянам пяти или шести добрым и середним". А он, Колычев, колдунью-старуху сгубил безо всякого суда, своей властью и к тому же избивал бобыля Андрейку, вздумавшего грозить царем.

"Господи, спаси и помилуй!" Бобыль утек, а с ним и Гераська Тимофеев, его дружок. Обскакали на конях, обшарили холопы все леса и поля в окружности, а беглецов так и не нашли.

Дрожащими руками держал Колычев царскую грамоту:

"Всем крестьянам Богоявленского, Троицкого и Крестовоздвиженского сел выбрати у себя прикащиков, и старост, и целовальников*, и сотских, и пятидесятских, и десятских, которых крестьяне меж себя излюбят и выберут всею землею, от которых бы им обиды не было и рассудить бы их умели в правде, беспосульно и безволокитно..."

_______________

* Ц е л о в а л ь н и к и - сборщики налогов.

Выбранных народом в черных государевых землях целовальников и прикащиков грамота строго-настрого запрещала утверждать местным землевладельцам: "И тех прикащиков, и крестьян, и дьяков для крестного целования присылати к Москве".

"Пресвятая богородица! Мужиков посылать в Москву! Да на кой бес они там нужны?"

Колычеву сделалось душно, словно потолок опускается все ниже и ниже и вот-вот совсем раздавит его.