Иван Грозный (Книга 3, Невская твердыня)   ::   Костылев Валентин

Того и гляди, помилуй бог, падет Нарва, Ивангород. Моим послам в стане Батория наносят обиды и даже были побои, чего не смели делать прежде. Ваш царь испивает чашу стыда, им заслуженную. И не дивлюсь я, что даже смерды стали дерзкими. Чую, повсюду меня порицают... Баторий вознесся гордынею до того, что требует у меня уже города Северские, Смоленск, Псков, Новгород и даже Себеж, да четыреста тысяч золотых венгерских! Степка Баторий, человек не королевского рода, холоп, ставший королем! Лучше бы мне умереть, нежели видеть все это своими очами... Чего не сделал я до сего дня, того уж не сделать мне впредь!

- Великий государь, батюшка Иван Васильевич! - низко кланяясь, наперебой, подобострастно заговорили окружавшие царя вельможи: - Нет такого государя в мире, чтобы затмил твою достохвальную заботу о царстве, о строении новых городов и посадов...

- Чебоксары!

- Козьмодемьянск!

- Болхов!

- Орел!

- Епифань!

- Венев!

- Арзамас!

- Алатырь!

- Кокшайск!

- Тетюши!

И еще много городов назвали они, стараясь друг друга перекричать.

Богдан Бельский сказал, что на рубежах до осьмидесяти крепостей русских, а в них и ратные люди и пушки. Сумеют они оградить царство со всех сторон.

Царь замахал на них руками:

- Полно! Полно! Не шумите! Слышу. Не усердствуйте!

Когда стихло, он сказал с горечью в голосе:

- А Москву... родной наш город... колыбель царского рода... Москву не уберегли! Не постыдно ли?! Отдали ее на сожжение крымскому хану! Кругом Кремля развалины и пустыри. Десять лет прошло с той поры, а мы до сего дня не можем оправиться от того пожара. Вшестеро менее прежнего стало народу в Москве. Спросите у бродяги, коего вы отправили в каземат, - переживет ли добрая слава худую обо мне? Он скажет: худая слава останется на все времена о царе Иване. Молитесь же богу, чтобы не покинула меня бодрость духа, чтоб снова поднялся я на высоту трона, а не ползал бы у его ступеней, как в юности, не смея взойти на него...

Иван Васильевич приблизился к реке, поднял камень и бросил в воду. Задумчиво всматриваясь в круги, он сказал, усмехнувшись:

- Вот и нет его!.. Так и царь ваш, а тогда что?!

Он закрыл глаза и долго стоял неподвижно, не трогаясь с места.

- То-то Курбский и иные изменники радуются там, в Польше, нашему горю! - тихо, про себя, промолвил он и вдруг громко сказал:

- Рано радоваться!.. Русь сильна!.. Русь святая!.. Не задавить ее! А царь одному богу ответ будет держать!

Опустив голову, он постоял некоторое время в раздумьи.

- Ну, вернемся во дворец. Холодно мне, дрожу.

Через Тайницкие глухие ворота царь со своей свитой проследовал в Кремль.

Борис Федорович Годунов, находившийся среди вельмож, сопровождавших царя, держался в стороне. Ему всегда было не по себе, когда ближние к царю бояре рассыпались в льстивых словах угодничества. Тогда он молчал. Ему хотелось вести беседу с царем по-деловому.

Он твердо усвоил себе, что основа царской власти - мелкий служилый люд, дворяне, дети боярские, дворовые и городовые, сидевшие в обезлюдевших поместьях и вотчинах. Они не в силах более выносить на себе тяготы военного времени. Ведь на них свалилась вся тяжесть Ливонской войны и охрана рубежей от Польши, Литвы и татар. Военная повинность не давала им и короткого отдыха. Военные неудачи, в самом деле, потрясли государство до основания. Мечта о Варяжском море завела самого царя и царство его в тупик.

Как выйти из этого тупика? Вот о чем надо говорить с царем его ближним людям.

Иван Васильевич заметил молчаливость Годунова.

- Ну, что же ты, Борис, все помалкиваешь? Аль и ты приуныл, аль и ты в досаде на своего государя?

Годунов вздрогнул, очнулся от своего раздумья.

- Унывать да плакаться, государь, - только бога гневить. Не таков я. Как ни тяжело нам, - сил у нас много.