Это было давно   ::   Минор О С

Мощный, не согнутый непогодами дуб, корнями уходивший в историю русского освободительного движения, т вечно зелеными ветвями всегда умевший приветствовать "племя молодое, незнакомое", - таким остается Осип Соломонович Минор в памяти тех, кто его знал и любил, и таким он вырастает на страницах этой небольшой книги, изданием которой мы хотели почтить его память.

ПОЛИТИЧЕСКИЙ КРАСНЫЙ КРЕСТ В ПАРИЖЕ

В 1883 году, в начале октября, московскую учащуюся молодежь усиленно обыскивали и арестовывали по приказу из Петербурга от царского департамента полиции. Как раз в это время в столице убит был революционерами начальник политической полиции Судейкин по приговору Исполнительного Комитета партии Народной Воли, причем участники убийства успели скрыться. Шли поиски, а так как у полиции в то время не было никаких сведений, то она просто и бессмысленно искала и готова была чуть ли не каждого студента заподозрить в убийстве Судейкина.

Я в то время был студентом московского университета и, как все почти студенты, примыкал к партии Народной Воли и был занят совсем не науками, а пропагандой в рабочей среде.

Вл. Розенберг, недавний еще редактор известной московской газеты "Русские Ведомости", закрытой большевиками, А. Введенский, Андреев, Ф. Данилов, М. Гоц, М. Фондаминский, У. Рубинов, Хлопков, Золотницкий, М. Лаврусевич, Баранов и др. составляли кружок народовольцев, задавшийся целью помогать партии всеми силами. Все мы были, конечно, на виду у полиции. И за наш кружок она принялась... Обыски дали ничтожные результаты - у меня нашли несколько недозволенных газет, у Баранова немного типографского шрифта и части типографского самодельного станка, у Сергея Сотникова револьвер, и т. д. Всех нас в числе многих десятков рабов божьих посадили в тюрьмы. В качестве тюрем для подследственных политических арестованных служили арестные дома при городских участках. Я попал в отвратительный, грязный, сырой 1-й участок, в одиночку.

Жутко в первый раз в тюрьме... Полная тишина наступила после того, как меня ввели в одиночную камеру, заперли дверь на замок, задвинули поперечную железную перекладину. Прозвучали тяжелые шаги надзирателя по коридору, захлопнулась коридорная тяжелая дверь... Кругом тихо, тихо...

В обмерзшее окно еле-еле проникает свет. Сыро. Пол покрыт толстым слоем слизистой грязи. Всюду щели. Налево у стенки грязная деревянная кровать. На ней сенник грязный, вероятно, никогда немытый, такая же подушка. Сено в них от долгого употребления запрело и обратилось в твердую пыль. На них видны всевозможные следы человеческой жизни, и гадость, и кровь... Наверно лежал здесь какой-нибудь несчастный чахоточный, истекавший кровью...

А может быть пороли кого-нибудь до крови, а после бросили на этот тюфяк? Как же я тут буду лежать, невольно подумалось... Жутко... Я отвернулся... У другой стенки - небольшой изломанный столик с ящиком и табуретка. Наконец, в углу у дверей, против кровати - парашка... Ведро, снаружи обмазанное дегтем, густым, грязным... Крышки нет. Фу!.. Какой воздух!.. Отравленный! Дышать трудно. Над столиком маленькая полка. На ней горсточка соли, грязной, перемешанной с пылью и засохшими крошками хлеба; грязный железный чайник с поломанной крышкой. Все в пыли. Стало противно. Нельзя ни ходить, ни сидеть, ни лежать... Стал смотреть в окно. Видны сквозь решетку клочки серого неба.

Я чувствовал необходимость уйти от этой тишины, от грязи. Стал механически передвигаться вдоль стены, и вдруг передо мною открылся целый- мир страданий, томления, любви, мир упорной радостной борьбы за счастье.

Стены сплошь исцарапаны и исписаны именами любимых людей, стихами, посвященными то сестре, то матери, то любимой девушке или любимому юноше. "Не забуду тебя никогда! Я только живу тем, что закрою глаза - и вижу тебя, дорогая мама!". "Верь, я честен! Не думай, что в тюрьму попадают только негодные люди!".