Капитуляция   ::   Фюман Франц

Он еще раз потянулся, потом потянулся в третий раз; он подпрыгнул; он нагнулся, взял комок земли, размял его пальцами, понюхал и вытер руки о мундир, он поднял кусок кварца и бросил его в пропасть, он засмеялся, он запел, он засвистел, за одну секунду он совершил множество нелепых поступков, он сделал все, что ему взбрело на ум, сделал все, что захотел. И вдруг как раз в тот миг, когда он снова потянулся изо всех сил, его измученное тело перестало подчиняться ему, и солдат замер, приподнявшись на цыпочки. Он задохнулся, как боксер, который получил сильный удар в живот. Его затошнило, он стал судорожно глотать слюну, лес закачался перед его глазами. Напрасно он делал глотательные движения, он не мог справиться с тошнотой. Он упал на колени, вытянул голову, и его вырвало слюной, желтой от желчи, а ему казалось, что у него вывернется наизнанку все нутро.

Ему стало чуть легче, но он не поднялся с колен.

Он сидел, упершись ладонями в землю, чувствуя себя усталым и больным. Его кидало то в жар, то в холод.

"Сигарету бы, - подумал он. - Сигарета бы мне помогла". Молодой солдат ощупал карманы мундира, но не нашел сигарет, тогда он вспомнил, что они лежали в мешке для сухарей, а мешок у него отняли жандармы, когда потащили его на холм. Он подумал вдруг, что должен что-то делать, не оставаться же навсегда на этом плато под этими облаками. "Но где я?" - подумал он. Он огляделся. Перед ним отвесный обрыв: спуститься по нему немыслимо. Позади плато переходит в узкую каменистую тропку, а дальше тянется просека; повернувшись, он увидел, что тропка тянется бесконечно далеко. Слева от него, на краю обрыва, рос серебристый бук, и под корнями бука склон, должно быть, круто обрывался, потому что оттуда, где находился солдат, - а он лежал всего в нескольких метрах от бука - склона уже не было видно. Зато справа от себя он видел большой участок склона, хотя был от него гораздо дальше, чем от обрыва слева. Правый склон порос лиственницами, молодыми желтовато-зелеными деревьями; на фоне их желтоватой зелени выделялась более темная полоса, лощинка, должно быть. "Вот где мне придется спускаться", - подумал солдат и неуверенно поднялся. Он подошел к склону, поросшему лиственницей, и стал всматриваться вниз, в лес, который полого поднимался по другую сторону узкой лощины и терялся в далеком тумане. Но когда он вгляделся в даль, внезапный испуг заставил его отпрянуть назад; он упал, и зеленые ветви лиственниц скрыли его, а перед его взором на опушке леса выросли четыре русских солдата. Он с ужасом вглядывался в них, высоких, широкоплечих, освещенных солнцем.

Они смеялись, один из них хлопал себя руками по бокам, хлопал себя по бокам и трясся от хохота. Молодой солдат не слышал этого смеха. Он его только видел, но ему казалось, что этот смех звучит из самой преисподней. В его мозгу мгновенно пронеслось все ужасное о русских солдатах, что он слышал от родителей, от учителей, по радио, что он читал в газетах, что говорили его начальники, что прокричал генерал, который приговорил его к смерти, и лейтенант СС, который привел его к виселице: каждого, кто попадет им в руки, они пытают, давят гусеницами танков, жгут заживо, мало того, они варят в котлах и едят мясо убитых. И теперь он видел их перед собой, и они были вооружены, и они могли поймать его.

"Неужели это люди?" - подумал он. Он видел - они выглядят как люди. Но он не удивился бы, если бы эти смеющиеся солдаты стали на четвереньки, завыли по-волчьи и бросились бы, оскалив зубы, в лес. Ему стало страшно, только теперь он понял:

война проиграна, а перед ним солдаты, которые выиграли эту войну. Он быстро заставил себя оборвать эти мысли.