Когда Ницше плакал   ::   Ялом Ирвин

Его тело, по его словам, было подобно анероиду, это был барометр и термометр в одном, который бурно реагировал на малейшее колебание атмосферного давления, температуры воздуха и изменение высоты над уровнем моря. Затянутые тучами небеса вызывали у него депрессию, свинцовые дождевые тучи пагубно действовали на его нервы, засуха придавала ему силы, зима стала для него чем-то вроде психологического сжатия челюстей, которые расслабляло солнце. Уже несколько лет его жизнь представляла собой поиск идеального климата. Летом еще можно было жить. Его вполне устраивали безветренные, безоблачные, солнечные плато Энгадина; так что четыре месяца в году он уединялся в небольшой Gasthaus [6] в маленькой швейцарской деревеньке Сильс-Мариа. Но зимы были его проклятием. Ему так и не удалось найти хорошее место для зимовки, так что в холодное время года он жил в южной Италии, переезжая из города в город в поисках более здорового климата. Ветер и промозглый сумрак Вены губили его, сказал Ницше. Его нервная система требовала солнца и сухого неподвижного воздуха.

Когда Брейер спросил Ницше о его диете, тот развернул очередную довольно длительную лекцию о связи диеты, проблем с желудком и приступов головной боли. Удивительная обстоятельность! Никогда раньше Брейер не встречался с пациентом, который так основательно подходил бы к ответу на любой вопрос. Что бы это значило?

Не был ли Ницше обсессивным ипохондриком? Брейер встречал множество скучных, занятых лишь жалостью к самим себе ипохондриков, смакующих описание собственных внутренностей. Но эти пациенты отличались Weltanschauung stenosis, или узостью взглядов. А как скучно становилось в их присутствии! Они ни о чем другом, кроме своего тела, не думали, их интересы и ценности были центрированы вокруг их здоровья.

Нет, Ницше не был одним из них. Он обладал разноплановыми интересами и личным обаянием. Несомненно, фройлен Саломе находила его именно таким, она до сих пор считает его именно таким, несмотря на то что решила, что Поль Рэ больше подходит ей для романтических отношений. Тем более, Ницше описывал свои симптомы не для того, чтобы вызвать жалость, он даже не просил о поддержке — в этом Брейер убедился в самом начале их беседы.

Так чем же объясняется столь подробный рассказ о функциях его организма? Возможно, это объяснялось буквально тем, что Ницше обладал высоким интеллектом, хорошей памятью и рационально подходил к медицинскому освидетельствованию, предоставляя консультанту-эксперту всю возможную информацию. Или он был необычайно склонен к интроспекции. Заканчивая осмотр, Брейер нашел еще одно объяснение: Ницше так мало контактировал с другими людьми, что проводил небывало большое количество времени в общении со своей собственной нервной системой.

Закончив с составлением медицинской истории, Брейер перешел к телесному осмотру. Он проводил пациента в смотровой кабинет — небольшую, стерильно чистую комнату, в которой находились только ширма и стул, кушетка, покрытая накрахмаленным белым покрывалом, раковина, весы и стальной ящик с инструментами Брейера. Доктор оставил Ницше одного, чтобы тот переоделся для осмотра, и, войдя через несколько минут, увидел его в сорочке с открытой спиной, в длинных черных носках и подвязках, аккуратно складывающим костюм. Он извинился за задержку: «Моя кочевая жизнь предполагает, что я могу иметь только один костюм. Так что, когда я снимаю его, я стараюсь позаботиться о том, чтобы ему было удобно».

Осмотр Брейер проводил так же тщательно, как и составлял медицинскую историю. Начав с головы, он медленно проходил по всему телу, слушая, постукивая, прощупывая, нюхая, наблюдая, ощущая.