Когда боги спят   ::   Мамедов Теймур

И еще одно немаловажное обстоятельство заставило Креза принять предложение сына Аматиса: здесь, в благоустроенном дворце, вдали от глаз подверженного вспышкам необузданного гнева владыки, вельможа мог лишний раз сослаться на нездоровье от невыносимой жары, чтобы не присутствовать на очередном смотре поредевшего войска или совете царских военачальников.

Но сегодня, как только багряноликий бог египтян, миновал середину небосвода, направился в огненной ладье в свои золотые чертоги и порожденный его жгучими лучами зной стал спадать, ослабленный свежим дыханием могучей реки, седобородый Крез заторопился в путь. Молодой жрец из Вавилона, сын верховного служителя храма Мардука, явился ранним утром к нему во дворец, не успев даже стряхнуть со своих одежд пыль дальних дорог, и добился невозможного: упросил Креза встретиться с Камбизом, доложить владыке большей части мира о посланнике вавилонских жрецов - да примет его царь, если сочтет нужным.

Юноша привез с собою необычный дар владыке персов и мидян от Верховного собрания вавилонских жрецов - меч Хаммурапи!

Ни разу за все время беседы с посланцем шестидесятивратного города не задумывался Крез о тех опасностях, которым он подвергал собственную жизнь, согласившись на встречу с царем. Но стоило ему оказаться вне стен дворца, в паланкине из эбенового дерева, приподнятого на литые плечи чернокожих рабов, как заснувшие было сомнения и тревоги раздвоенным языком змеи коснулись его сердца, и оно, вспугнутое ими, забилось учащенно, готовое выскочить из груди.

Опытный царедворец, Крез внимательно следил за всем, что творится в лагере, и он не мог не знать, что занемогший Камбиз не принимал решительно никого, и нарушать его покой было бы по крайней мере неблагоразумно. Спохватившись, он готов был приказать рабам повернуть обратно, когда выбежавший из покоев молодой жрец заставил его устыдиться собственного малодушия. Взгляд посланца вавилонских жрецов, не то повелевающий, не то умоляющий, развеял все его тревоги. Успокоенный, Крез тут же почувствовал усталость, словно не спал уже несколько ночей. Его глаза непроизвольно сомкнулись и он, свободно откинувшись на мягкие подушки, уснул. Рабы отнесли сладко посапывающего Креза на дворцовую пристань, где погрузили паланкин в длинную камышовую лодку с высоко поднятыми над водой носом и кормой. Один из рабов оттолкнулся легким и гибким шестом от дна - и узкая лодка поплыла вниз, влекомая течением, к лагерю персов.

Только у входа в лагерь разбудили рабы своего господина; не зная языка персов, они не могли, да и не пытались объяснить часовым, кто и зачем прибыл к царю...

Как только паланкин миновал часовых, Крез вновь опустил тяжелый шерстяной полог. Его еще не потерявшее способность различать запахи обоняние не выносило лагерной вони, почти неизбежной - даже на центральной дороге, разделявшей воинский стан на две равные части, валялись в пыли обглоданные кости, сгнившая, полусгнившая и начинающая гнить кожура южных плодов, тускло блестевшая на солнце рыбья чешуя.

Возле царского шатра было несколько чище.

У входа неподвижными статуями возвышались два рослых мидийца в доспехах из толстой кожи, выкрашенной в мягкий желтый цвет; бронзовые наконечники копий, начищенные до зеркального блеска, сверкали над их головами. Вышедший из шатра страж дверей [одна из высших должностей при персидском дворе; обычно начальник царских телохранителей] помог Крезу выбраться из паланкина, почтительно попридержал его за локоть, и ввел царедворца в шатер.

Камбиз, за спиной которого стоял, скрестив руки на груди, его телохранитель и сородич Дарий, возлежал на мягком мидийском ложе с небольшим возвышением у изголовья. Царь беседовал с знатным персидским вельможей Гобрием, одним из лучших своих полководцев, и греком Фанесом.