Мария Кюри   ::   Кюри Ева

Но она сама нарушает предписание, велит провести тайком к себе в комнату свою сотрудницу мадам Котель и отдает ей несколько распоряжений: "Надо тщательно упаковать актиний и хранить его до моего возвращения... Мы с вами вновь займемся нашей работой после моего отдыха".

Несмотря на сильное ухудшение, врачи советуют ехать немедленно. Путешествие мучительное, несказанно трудное. Доехав до Сен-Жервэ, Мари теряет сознание и поникает на руках Евы и сестры милосердия. Когда же наконец ее помещают в лучшую комнату санатория в Санселльмозе, снова делают рентгеновский снимок и анализы, обнаруживается - дело не в легких, и переезд был бесполезен.

У Мари жар, температура выше сорока градусов. И ее нельзя скрыть, так как Мари сама с добросовестностью ученого проверяет высоту столбика ртути. Она почти не говорит об этом обстоятельстве, но в ее поблекших глазах отражается страх. Спешно вызванный из Женевы профессор Рох сравнивает результаты анализа крови за последние дни и обнаруживает быстрое падение числа белых и красных кровяных шариков. Он ставит диагноз злокачественной острой анемии. Поддерживает Мари в ее неотвязной мысли о желчных камнях. Уверяет ее, что никакой операции не будет, и назначает энергичное, но безнадежное лечение. А жизнь уходит из утомленного организма.

Начинается тяжкая борьба, когда тело не хочет погибать и сопротивляется с неистовым ожесточением. Ухаживая за матерью, Ева ведет борьбу иного рода: в еще ясном уме мадам Кюри нет мысли о смерти. И это чудо надо сохранить. В особенности надо умерить физическую боль, подкрепить и тело, и душу. Ни тягостных способов лечения, ни запоздалого переливания крови, уже бесполезного и пугающего. Никаких нежданных сборищ у постели умирающей, так как Мари, увидев собравшихся родных, была бы убита внезапным сознанием ужасного конца.

Я буду всегда лелеять в своей памяти имена тех, кто помогал моей матери в эти ужасные дни. Доктор Тобе, директор санатория, и доктор Пьер Ловис отдавали Мари не только свои знания. Вся жизнь санатория как будто остановилась, застыла в неподвижности от душераздирающей вести: умирает мадам Кюри.

Весь дом преисполнен уважения, готовности помочь. Оба врача сменяют друг друга в комнате больной. Они подбадривают Мари и облегчают ее состояние. Заботятся о Еве, помогают бороться, лгать и, хотя она их об этом не просила, обещают ей облегчить последние страдания Мари снотворным.

Утром 3 июля мадам Кюри в последний раз сама измеряет температуру, держа термометр в дрожащей руке, и удостоверяется в резком падении температуры, как это всегда бывает перед кончиной. Она радостно улыбается, когда Ева уверяет ее, что это признак выздоровления, что теперь она поправится. Глядя в открытое окно и повернувшись лицом к солнцу, с выражением надежды и страстной жажды жить, Мари говорит: "Мне принесли пользу не лекарства, а чистый воздух, высота..."

Во время агонии она тихо стонет от боли и с удивлением жалуется в полубреду: "Я не могу ничего выразить... Я отсутствую..." Она не произносит ни одного имени известных ей людей. Не зовет ни старшей дочери, прибывшей накануне с мужем в Санселльмоз, ни Евы, никого из близких. Большие и мелкие заботы о своей работе случайно всплывают в ее удивительном мозгу и проявляются в бессвязных фразах: "Параграфы глав надо сделать совершенно одинаковыми... Я думала об этом издании..."

Она очень пристально вглядывается в чашку с чаем и, пытаясь мешать его ложкой, впрочем, не ложкой, а как бы шпателем, спрашивает:

- Это приготовлено из радия или мезотория?

Мари отошла от людей. И навсегда присоединилась к тем любимым вещам, которым посвятила свою жизнь.

Теперь она произносит только неразборчивые слова, и вдруг, когда врач собирался сделать ей укол, у нее вырывается слабый крик протеста:

- Не хочу. Оставьте меня в покое!

* * *

В последние часы ее жизни обнаружилась вся сила, вся