Прощение   ::   Литов Михаил

---------------------------------------------

Литов Михаил

Прощение



Михаил Литов

П Р О Щ Е Н И Е

Глава первая

Скудно мерцающие дороги сна изрядно поводили меня по лабиринту весьма приятного и утешительного вымысла, и, проснувшись, я еще долго переживал дурацкий, бессмысленный восторг. Мне приснилось, будто я в ошеломлении вышел на улицу из незнакомой комнаты, где вповалку спали люди, которых я так и не различил, и уже на улице я будто бы обнаружил, что по ошибке надел чужой, совсем не впору - почти до пят и сидел на мне мешком - чужой плащ вместо своего испытанного временем пиджака. Этот последний, оставшийся в таинственной комнате, отнюдь не делал мой вид почтенным, однако бедность научила меня смотреть на него так, как если бы он был неотъемлемой частью моего естества. И потому, здраво рассудив, что приобретение нелепого плаща никоим образом не возмещает потерю привычного пиджака, я уже собрался вернуться, как вдруг моя рука скользнула в карман ветхой обновы и нащупала тугой сверток.

Я вытащил его, развернул, и мне в глаза ударило сверкание, то тускло-ослепительное, как это бывает во сне, сверкание драгоценностей, величественных изумрудов и алмазов. Я задрожал и покачнулся. Потрясенный, я торжествовал. Ни страхи, ни изумление, ни укоры совести не обрушились на меня. Мной не овладела даже легкомысленная радость при виде этих неожиданных сокровищ. Я радовался, конечно, но радостью более глубокой, чем та, которую могло подарить мне внезапное обогащение само по себе, ведь я понял уже, знал уже, чем обладаю теперь благодаря свертку и на какие вожделенные высоты поднимет меня это обладание.

Потом я лежал с открытыми глазами, обволакиваемый первыми серыми судорогами рассвета. Боком ощущая по-рыбьи холодное тело безмятежно спавшей, нелюбимой жены моей Жанны и боязливо, как некая одноклеточная, но все же чувствительная тварь Божья, сокращаясь от соприкосновений с ней, я продолжал верить, что достаточно протянуть руку и я впрямь добуду удивительным образом материализовавшуюся власть над той единственной, кому я мог, хотел, должен был сказать, что люблю. Я не задумывался о сложностях перехода от бесправия к этой, конечно же, неограниченной власти и что мне при этом придется так или иначе обнажить причины, силу и смысл этого возрастания, иначе говоря, явно, в открытую купить девушку. Я не думал о возможном негодовании Августы, о том, что она, быть может, станет презирать меня, показывать всем на меня пальцем как на диковинное животное, возомнившее, что деньги открывают перед ним какие-то даже невероятные перспективы. И все-таки я, стоя на пороге нового дня, з н а л, что теперь она моя, эта девушка, и не потому, пожалуй, я знал это так твердо, что плохо о ней думал или давно уже изобличил ее продажность, или впрямь был очень уж диковинным и безмозглым животным, а потому, что слишком любил ее, слишком хотел, чтобы так и было, как мне померещилось.

Их нет, этих драгоценностей. Их, судя по унылой физиономии моей судьбы, никогда у меня и не будет, а есть темный ранний час, когда следовало бы хорошенько доспать перед службой. Рядом лежит, смутно белеет, как бледное, тихо посапывающее сквозь раздувающиеся губы одиночество, нелюбимая жена Жанна. Нет средств, чтобы купить девушку, которой взалкал, остается прикидывать, измышлять, вымучивать странные авантюристические мечтания. Родители мои, убеленные сединами благородные старики высокого роста и отменного здоровья, любят, когда я прошу у них деньги, ибо в такие мгновения я недвусмысленно предстаю перед ними неудачником и клоуном.