Ненаписанные романы   ::   Семенов Юлиан Семенович

- А жена?

- Она библиотекарь... Зарабатывает сто десять, вполне обеспечены...

- Хорошо, а могли бы вы содержать двух детей на этот ваш максимум?

- Да, товарищ Сталин, смог бы!

Сталин усмешливо посмотрел на отца, но глаза были строгие, несмеющиеся, желтые:

- У грузин есть присказка: "один сын - не сын, два сына - полсына, три сына - сын"... Смогли бы содержать на ваши оклады трех детей? Честно отвечайте, не пойте...

- Конечно, товарищ Сталин, смогли бы...

Сталин, неотрывно глядя в глаза отца, спросил.

- Почему вы ногами егозите? В туалет надо?

- Нет, спасибо, товарищ Сталин... Просто у меня в машине сын остался, я поэтому несколько волнуюсь..

- А что же вы его не привели сюда? Разве можно бросать ребенка? Пойдите-ка за ним...

...Я помню большие, крестьянские руки отца, помню, как он прижал меня к себе, помню, каким горячим было его лицо, помню его восторженный шепот:

- Сейчас ты увидишь товарища Сталина, сынок!

...А я не смог поднять глаз на вождя, потому что торжественное, цепеняще робкое смущение обуяло меня...

Но зато я увидел его маленькие руки, ощутил их ласковое тепло, Сталин легко поднял меня, посадил на колени, погладил по голове и, кивнув на газету, что лежала на плетеном столике, сказал отцу:

- Этот номер "Известий" возьмите с собою... Тут есть ряд моих замечаний по верстке... Может быть, пригодятся Бухарину и Радеку... Счастливой дороги...

...Кортеж "паккардов" обогнал нас у въезда в Москву - Сталин возвращался в Кремль.

В это же время, только с другой стороны, в Кремль въехала машина с зашторенными стеклами, в которой сидели Каменев и Зиновьев; их привезли из внутренней тюрьмы для встречи со Сталиным и Ежовым; вчера они наконец - после двухлетнего заключения - согласились писать сценарий своего процесса, который закопает Троцкого, докажет его фашистскую сущность - взамен заверения о том, что им будет сохранена жизнь, а малолетних детей выпустят из тюрьмы.

...А когда был принят указ, запрещающий аборты, я помню, как отец ликующе говорил всем, кто приходил к нам:

- Как же он мудр, наш Коба, как замечательно он готовит решения! Сначала советуется с рядовыми работниками, выясняет всю правду, а только потом санкционирует указ государства! Мы непобедимы нерасторжимостью связи с вождем, в этом наша сила!

Все, конечно, с ним соглашались.

Бухарин, однако, глядя на отца с грустной улыбкой, восторги его никак не комментировал, молчал.

Только дядька Илья, один из самых молодых наших комбригов, покачал головой:

- Сенька, ты что, как тетерев, заливаешься? Ты хоть знаешь, где аборты запрещают? Только в католических странах! Там, где последнее слово за церковью. У них за аборт в тюрьмы сажают, а коммунисты поддерживают женщин, которые выступают за то, чтобы не власть, а она сама решала, как ей следует поступить... Кому охота нищих да несчастных плодить?! Отец побледнел, резко поднялся:

- Что, повторения двадцать седьмого года захотел?! Неймется?!

...Тогда, в ноябре двадцать седьмого, после разгона демонстрации оппозиционеров - отец принимал в ней участие - братья подрались.

Жили они на Никитской, дом этот сейчас снесен; длинный коридор, заложенный поленцами, - еще топили печи; затаенные коммуналки с толстыми дверями - до революции здесь размещался бордель, греховная любовь требует тишины. Комнатушка деда и бабки была крохотной, метров десять, курить выходили в коридор, здесь и схватились, когда Илья, выслушав восторженный рассказ отца, хмуро заметил: "Что ж ты раньше Каменева не тащил за ноги с трибуны, когда его портреты на демонстрации выносили? Как сказали "ату!", так и бросились..." "Ты на кого?! - отец задохнулся от гнева.- Ты кого защищаешь?! На кого голос подымаешь?!" - "Да ни на кого я голос не поднимаю... Голова у тебя есть? Есть.