Непонятый сигнал   ::   Станюкович Константин Михайлович

Однако отходчистый, и нет того, чтобы драться...

- Это ты правильно, отходчистый... Загорится, запылит, а потом и забыл!.. - заметил кто-то из слушателей.

- Другой сердце свое больше на матросских зубах срывает, философствовал на эту тему Никулин, - как отжарит с десяток морд, пыл-то и пройдет... Знавал я такого начальника... Уж и лют же был на зубы, ах лют, а вобче ничего себе... адмирал был форменный... А то, братцы, был у нас на корабле капитаном Севрюгин... Нонче он, сказывали, в отставку ушел... Жаловаться нечего, командир был добрый, порол с большим рассудком, а опять же свою привычку имел: в сердцах плевался. Ты, примерно, на руле стоишь, и уж не зевай, братец ты мой, ежели Севрюгин сердит. Рыскнул на четь румба, а уж он и плюнул сверху, да так и норовит в самую морду попасть, так и норовит... И наловчился же попадать...

- Ишь ты...

- Сам этто плюнет, да и кричит: "Что, мол, такой-сякой, попал?" "Точно так, вашескобродие!" - отвечаешь и оботрешься. Исплюется - и ничего... Сердце и отойдет.

- А страшной наш-то... у-у-у, страшной! - замечает Аким Чижов, тот самый молодой матросик, простодушный и впечатлительный, которому попало от боцмана за слишком живое выражение своего мнения насчет адмирала.

- Это кто?

- Да адмирал.

- Деревня ты, Акимка. Ты настоящих страшных еще и не видал... Наш-то добер с матросом.

- Я, братцы, на его даве глядел... Страшной! Этто как озлился... Такой глазастый... буркулы заходили, как у волка. Сам весь дрожит... А ус евойный так и ощетинился... Глядеть было страшно... Кула...

Вдруг голос Акима осекся на полуслове, и сам он стоит ни жив ни мертв. Перед самым его носом, в вечерней темноте, обрисовалась плотная фигура адмирала в белом кителе.

Невообразимый страх обуял молодого матросика. Мурашки забегали по спине. Он инстинктивно присел, пробрался за пушку и, ровно мышонок, что прячется от кота, проскочил к люку, спустился в палубу и заметался там, испуганный и бледный.

- Ты это что, Акимка? - спросил его матрос из кантонистов Петров, известный на корвете зубоскал, любивший поднимать на смех и морочить молодых матросов.

Аким рассказал и испуганно спросил:

- Что теперь мне будет?

Петров мрачно покачал головой и с самым серьезным видом ответил:

- А будет тебе то, что адмирал сейчас крикнет: "Кинуть, мол, грубияна Акимку Чижова за борт!" Вот что будет... Эх, жалко мне тебя, Акимка!

Аким совсем замер в страхе. Он и верил и не верил словам Петрова. Ему было жутко.

"Что будет с ним? Ведь что он сделал, о господи!" - думал молодой матрос, считавший себя в эту минуту великим преступником.

И, охваченный паническим страхом, он бросился к корветскому образу и припал ничком в горячей молитве.

А в ушах его раздавался страшный голос: "Кинуть Акимку Чижова за борт!"

Но прошло несколько минут, а адмирал не приказывал кидать Акимку за борт и не отдавал насчет его никакого приказания, хоть и слышал мнение матроса о себе. Совсем уже стихший, он сказал капитану, чтобы освободили из-под ареста наказанного гардемарина. Затем в раздумье прошел в свою каюту, приказал Тимошке подавать чай, достать кексов и варенья и пригласить к чаю только что освобожденного из-под ареста "гардемарина с улыбкой".

Матросы скоро успокоили "деревенскую простоту" - Акимку, поверившего "кантонищине". Страх простодушного матросика прошел совсем, когда он убедился, что наказывать его не намерены. И с той поры Аким почувствовал расположение к адмиралу и находил, что он "добер", хоть и страшен в гневе.

ПРИМЕЧАНИЯ

НЕПОНЯТЫЙ СИГНАЛ

Первоначальный вариант рассказа, носивший название "Адмиральский гнев", был напечатан в сборнике "В людях", СПб., 1880. Для сборника "Моряки", СПб., 1891, рассказ был существенно переработан и получил окончательное название.

Стр. 151.