Оппозиция: выбор есть   ::   Кара-Мурза Сергей Георгиевич

Эта потребность была удовлетворена — эту нишу в политической системе заняли группы, которые начали формироваться уже во время перестройки в лоне КПСС. В них входили те работники партийного и государственного аппарата, которые были не согласны с программой Горбачева. До конца 1991 г. это их несогласие было пассивным и почти подпольным, но после ликвидации СССР путы субординации были сброшены, а их старые связи превратились в скелет новой организации.

Около этой организации (вскоре она была названа КПРФ) и стали собираться оппозиционные группы. Ситуация в течение 90-х годов менялась быстро, она представляла собой непрерывную череду сломов и переходов «порядок—хаос». Страна жила в состояния тяжелого стресса, и оппозиция действовала в основном именно в порядке ответа на новое непредвиденное изменение ситуации — иногда быстро и адекватно, иногда опаздывая или не находя эффективного ответа. Но, похоже, она так и не собралась обеспечить выполнение одной важной функции — вести летопись событий и решений. Не был создан пусть маленький, но организованный институт, формирующий коллективную память оппозиции .

Реформаторы, ставившие целью необратимо разрушить общественный строй , были прежде всего заинтересованы в том, чтобы подорвать общественную память. Это понятно, и в этом они преуспели. Но оппозиция, оставшись без краткосрочной памяти, подрывает свою возможность предвидения и поэтому не может завоевать доверия большинства. Люди будут одобрительно кивать, слыша проклятья в адрес разрушителей, но для обретения политической воли им необходимо услышать от оппозиции ясное объяснение связи между прошлым, настоящим и предлагаемым будущим.

Разрушение памяти не просто лишает разум необходимого материала, оно рассыпает и то пространство неслышного общего разговора, в ходе которого и происходит осмысление настоящего и проектирование будущего. Память вообще является одной из главных сил, скрепляющих людей в народ. Если ее удается разрушить, народ превращается в «человеческую пыль», в скопище индивидов, которые в одиночку, каждый по-своему вспоминают прошлое, думают о настоящем и пытаются предугадать будущее. Какое уж тут организованное сопротивление.

Мир разъединенных людей сужается до тех пределов, которые они могут достать рукой, «здесь и сейчас». Это подавляет ответственность за ход исторического процесса — независимо от масштаба той части бытия, за которую готов отвечать человек. Утратив связь с коллективной памятью, оставшись со своей индивидуальной шкатулкой, полной обрывков личных воспоминаний и обид, люди уже не живут в нашем совместном, общем прошлом, не испытывают совместных, общих страданий от настоящего и не болеют общей тревогой за будущее.

В таком обществе с подорванной общей памятью не возникает «мнения народного» и не может сложиться понятного для всех разумного проекта преодоления разрухи. Людей в таком состоянии («пути не помнят своего») легко водить за нос, и не раз в истории целые народы при таком поражении сознания становились легкой добычей проходимцев. В такое положение попали и мы.

Невозможно вылезти из ямы, если подорвана способность к рефлексии — способность оглянуться назад и обдумать прежние шаги, найти ошибки и извлечь из них уроки. Рыба заплывает в кошельковый невод, а выплыть не может, хотя выход открыт — она не помнит пути, по которому заплыла. Мы сегодня живем в специально устроенном аномальном состоянии, мы — общество без памяти. Оно может выздороветь или распасться, но оно не может долго так существовать. И сама собой болезнь не пройдет, нужна целенаправленная «починка инструментов».