От наукоучения - к логике культуры (Два философских введения в двадцать первый век)   ::   Библер В С

Для античного Ума понять предмет мыслительного внимания означало определить хаос, эйдетизировать его в космос, в упорядоченное, "украшенное", эстетически значимое бытие, означало понять предмет в его сущести, ответить на вопрос (наличие определенного, сквозного вопроса - самое основное в идее понимания...), что такое быть, действительно и извечно быть сущим. Не то, что в предмете существенно, каков он, чем отличается от других предметов (это - пафос Нового времени), но именно загадочность бытия вещей (их "первосущести" - Аристотель) мучила и озадачивала разум античного человека. Именно такая первосущесть лежала в основе понятия (понять = сформировать понятие) античной культуры. "Эйдос", внутренняя форма, был разгадкой и все новой и новой загадкой античной - эллинской в первую голову - "энигмы". Иными словами, бесконечно-возможное бытие вещей и самой человеческой души понятийно (но и - практически) актуализировалось в апории: быть означает быть многим - быть означает быть единым, этим, единственным, замкнутым на себя. Причем эта загадка и эта разгадка была некой "двойчаткой". Эйдетизировать бытие вещей вещи означало вместе с тем эйдетизировать собственное бытие, обрести внутреннюю форму "микрокосмоса", души. Или, еще раз, отнюдь не "познать" предмет в его "сущности" (в его "инерционном" способе действия на другое), но - перевести хаос в космос, огранить неопределенное - вот в чем заключался античный смысл понятия, античное средоточие идеи понимания, то есть воспроизведения вещей в уме в качестве элементарных неделимых узлов (апорий) действительного мышления.

Для средневекового Ума понять предмет мыслительного внимания означало понять его в его причащении к всеобщему творцу, к всеобщему субъекту, означало (это прежде всего относилось к бытию самого человека) отнюдь не "познать" вещь или человека, как они есть сами по себе, но активно и трагически причастить их сверхсущему. Ничтожество самобытия и сверхсущесть истинного бытия - этот пафос понимания радикально отличался и от апорийного пафоса античности, и от сущностного, антиномического пафоса разумения в Новое время, от пафоса логики познания. (Замечу, в скобках, установка на познание, ответ на вопрос, в чем "сущность" вещей, конечно, всегда сохранялась в любом строе понимания - и античном, и средневековом; но только тогда эта установка не была доминантой, идеей понимания; она была лишь функцией иного пафоса: понимания "сущести" вещей в античности, понимания "присущести" вещей в средние века.)

Причем в средние века пафос понимания вещей как орудий и эманаций сил субъектных, единственно сверхсущих, этот пафос был сквозным и для духовной жизни, и для праксиса человека этого времени (ср. ремесло, цехи). Смысл причащающего разума был в актуализации ничтожности самобытия; в актуализации сверхсущего бытия, сущего вне формы, вне эйдоса, вне собственной сущности.

И только в Новое время разум становится - по своему основному пафосу разумом познания; логика - истиной гносеологии. И только об этом разуме разуме познающем - речь специально и углубленно пойдет в первой части нашей книги.

Но все же сейчас немного детальнее очерчу смысл познающего разума основного героя этих очерков, смысл его особенной всеобщности. Смысл привычного для нас тождества: понять, уразуметь нечто (или кого-то) означает это нечто (кого-то) познать. Здесь я буду опираться на привычную для всех нас интуицию ("как же иначе?") и поэтому смогу быть краток, предвосхищая во многом все дальнейшее изложение. Но вместе с тем я пытаюсь взорвать, остранить (сделать странным) это привычное "само собой разумеется...