Безымянные пули   ::   Сан-Антонио

Бывают моменты, когда мысли в моем котелке рождаются как-то сами по себе, без моей помощи.

Вдавленный Нос маленький, тощий, серый и такой же чистый, как помойное ведро. У него жесткие волосы неопределенного цвета, тусклые глаза и измученный вид человека, с которым жизнь жестоко пошутила.

Этот неудачник обретается в ангаре возле Клиши. Официально он старьевщик, поэтому в углу ангара стоят три разобранные печи и деревянная нога.

В момент, когда я открываю дверь, он разогревает на спиртовой горелке остатки рагу.

— Чего надо? — ворчит он, заметив, что кто-то вошел.

Узнав меня, он забывает про свою жратву.

— О! Господин комиссар…

Он не осмеливается протянуть мне руку, и правильно делает. Поверьте, будь вы даже одноруким, такую клешню вы бы себе не захотели!

Я сажусь на кучу старых тряпок.

— Ну, Вдавленный Нос, как дела? Вопрос такого рода очень располагает люд ей вроде него. Своей неопределенностью.

— Идут помаленьку, — отвечает он осторожно.

— Знаешь, что я о тебе слышал?

— Люди злы, — бормочет Вдавленный Нос. — Что еще они обо мне сбрехнули?

— Ты вроде зачастил в Бельгию? Он делает усилие, чтобы казаться возмущенным, и восклицает:

— Я?!

— Да, ты… Ты занялся распространением порнухи.

— Серьезно? Так говорят?

— Серьезно… А знаешь, почему так говорят?

— Ну?

— Просто потому, что это правда. Ты приезжаешь на Северный вокзал с двумя огромными пачками журналов, причем задолго до отправления поезда, прячешь журнальчики под полки и переходишь в другое купе. Так ты страхуешься от таможни. А в Брюсселе ты ждешь, пока пассажиры уйдут, и забираешь груз.

Он не отвечает. Его рагу горит, а он Даже не думает погасить горелку.

— Ну, Вдавленный Нос, что ты на это скажешь?

— Люди злы, — упрямо повторяет он.

— Ты знаешь, что произойдет?

— Нет.

— Твое дело стало толстым, как перина. Тебя решили взять. Не хочу тебе льстить, вовсе не потому, что ты крупная шишка в этом деле… Просто этот маленький бизнес начинает расширяться, и нужно кого-то примерно наказать. Со времен старика Лафонтена жизнь не так уж изменилась, и за все по-прежнему расплачивается осел…

Его серые глаза побелели, что нисколько его не красит. Он похож на больную обезьяну.

— Слушай, Вдавленный Нос, если ты мне поможешь, я могу это уладить…

В его глазах загораются золотистые искорки надежды.

— Что уладить? — шепчет он.

— Все, и даже устроить тебе одну-две спокойные поездки в Брюссель. Сечешь расклад? Нет, не сечет, но чертовски рад!

— Что я могу для вас сделать, господин комиссар? Я достаю из кармана пачку документов.

— Спрячешь это где-нибудь здесь… Допустим, в ту старую печку, а?

— Это просто, — говорит он улыбаясь. — И… это… это все?

— Нет.

Я смотрю ему прямо в моргалы.

— Дай мне твой револьвер, Вдавленный Нос… Он вздрагивает.

— Но… Я… Что вы навыдумывали, господин комиссар, у меня нет оружия. Это не в моем стиле…

— Пользоваться пушкой действительно не в твоем стиле, но она у тебя есть. Хотя бы для того, чтобы строить из себя крутого мужика… Ну, доставай.

Он идет к матрасу, поднимает его и достает старый шпалер мелкого калибра.

Я морщусь:

— Это все, что у тебя есть?

— Все…

— Сойдет!

Я кладу пушку в свой карман.

— Теперь, Вдавленный Нос, мне осталось попросить тебя только об одной вещи.

— Давайте.

— Поднимай паруса и вали в Брюссель. Бери пачку журнальчиков и беги на Северный вокзал. Подойдешь к газетному киоску справа от входа. Скажешь женщине, которая в нем сидит, что пришел за письмом для месье Шарлеманя. Не забудешь? Шарлемань. Она отдаст тебе конверт. В нем будет билет второго класса до Брюсселя; твое место зарезервировано. Сегодня тебе не придется прятать твои картинки с голыми бабами. Таможенники просто поздороваются с тобой.