По материкам и океанам   ::   Кублицкий Георгий

Медведей белых там видимо-невидимо.

- А соболь как?

- Ишь ты, соболь... Дойдешь - увидишь.

Много путей уходит от Мангазеи во все стороны. И по рекам, и по тундре, и по морю. Все дальше вглубь Сибири проникают мангазейцы, ища новых землиц, драгоценных мехов, соболя. Это люди своего жестокого века. Они торгуют, меняют, воюют. Врагов у них не меньше, чем друзей. Древние жители Таймыра многое перенимают у русских, многому учатся; иные даже роднятся с пришельцами. Но свистят еще в лихой час оперенные стрелы - и падают казаки на холодную землю...

Акакий Мурманец решил плыть морем на восток за Пясину. Жалованная грамота с государевой печатью охраняет его с товарищами от притеснений своевольного мангазейского воеводы. Коч у Акакия - хоть куда, товарищи молодец к молодцу. Вот только баба... Не хотел брать ее Акакий на судно упросили: полюбил его помощник, молодой Иван, черноволосую узкоглазую ненку. Жаль их разлучать. Конечно, баба на корабле - дурная примета. Ну, да ведь баба бабе рознь: эта и шкуру может выделать, и к холоду привычна, и толмачом - переводчиком - будет, когда начнется торговля с инородцами.

И вот коч, шестами оттолкнутый от берега, медленно идет по реке. Пронзительно кричат чайки. Уплывают назад бревенчатый частокол мангазейских стен, церковные крыши. Долго еще слышен слабый перезвон колоколов.

Акакий сам стоит у руля. Хорошо бы попутного ветра! Вчера Акакий узнал, что не он один собирается на восток: соболь ведет туда и других торговых людей. Мурманец думал, что придет первым в эти неведомые края, где зверь не пуган, а, оказывается, вдоль Таймыра за Пясину хаживали и другие. На Пясине даже зимовья поставлены. Что же, пусть... Он все равно поведет коч дальше всех.

Коч хорошо оснащен, проконопачен, осмолен. Паруса прочные, якорных канатов достаточно. Запасся Акакий компасами и компасными солнечными часами - взял с собой целых шесть штук: собрал у знакомых поморов. Особенно хороши часы, вырезанные из мамонтовой кости - подарок кормщика, который учил когда-то Акакия на Мурмане мореходному делу.

Снова и снова перебирает Акакий в памяти: все ли взято? Пожалуй, бус надо было еще прикупить. До них северные люди большие охотники. Зато оловянной посуды, иголок, цветных сукон, медных перстней для торговли набрал он довольно, даже с лишком...

Плавно идет коч в открытом море. Невелик он, да зато легок, поворотлив, может при нужде пройти у самого берега.

Сколько уже дней плывут они вдоль Таймыра - и хоть бы дымок где, хоть бы знак какой, что был здесь человек. Ничего, только голый, унылый берег.

Все дальше и дальше на северо-восток тянется он покрытой лишайниками плоской тундрой. Вот, кажется, за тем мысом быть наконец повороту к югу. Но дрожит стрелка компаса, и, вздыхая, видит Акакий Мурманец, что другой дальний мыс выдается еще севернее.

Уж не на эти ли проклятые места намекали старики, когда рассказывали о самых северных людях? Будто живут те люди в воде, а на земле им жить нельзя - кожа трескается. Говорили еще, что у этих людей рты на темени, что еду они кладут под шапку, а потом начинают двигать вверх и вниз плечами, чтобы легче было глотать. Или все это сказки?

Просыпаются как-то мореходы - смотрят, а берега залива, в котором они укрылись на ночь, побелели. Плохо дело - зима идет!

- Впору шубы да шапки надевать, а конца-краю пути не видно! - ворчит тщедушный купец. Он упросился на коч уже перед отплытием, внес большой пай, и теперь горько раскаивался, что не остался торговать в Мангазее. - Надо назад поворачивать, вот что.

Тяжелая рука берет его за ворот. Никто и не заметил, как из своей "казенки" - каюты на корме - вышел Акакий.

- Назад, говоришь? - Он трясет купца. - А куда назад? Назад-то дальше, чем вперед.