Полгода в заключении (Дневник 1920-1921 годов)   ::   Давыдова Наталья

Он был переполнен людьми. Темной массой сидели и стояли на нем. Было что-то жуткое в этой массе темных людей.

Стала присматриваться. Хотела понять, кого привели. Грузовик остановился, и гул его доносился до окон.

За спиной услыхала крик. Это караульный, он громко закричал, чтобы мы не подходили к окнам, не смотрели. Нервным голосом приказал нам сесть на пол в глубину комнаты и захлопнул окна и ставни.

Наступило глубокое молчание. Вся камера замерла, прислушиваясь к тому, что делается там, во дворе. Оттуда - ни звука, лишь слышны были биения собственных сердец.

Страшные мысли проходили через сознание; на каждом лице было написано слово "смерть". Она здесь, возле нас, за этими ставнями.

Проходили мучительные минуты ожидания, полчаса, может быть, больше. Кто-то вдруг сорвался с места и подошел к окну. Это - полька с измученным лицом. Там на грузовике, может быть, ее муж, и никакие силы не могли ее удержать. Девочки, бледные и с испугом в глазах, дрожали у стены. Еще кто-то подошел к окнам и осторожно раздвинул ставни. Сумерки чуть сгустились.

Из окна видно было человека, по сгорбленной спине, старика. Кто-то с револьвером в руке вел его. Он едва шел. Спина его была завернута в одеяло. Его вели вглубь двора, за ним - другого ...

Но тут ставни захлопнулись, и солдат уже нечеловеческим голосом закричал на нас, - хотел стрелять.

Мы все опустились на пол, и все затихло.

Вдруг, в эту напряженную тишину неожиданно и жутко ворвались звуки танцев. Откуда?

Ясно доносились шуршанье и топот ног. Мы с недоуменьем переглянулись. Кто-то шепнул ужасную правду. - Это - шум, чтобы заглушить то, что делалось там, за окном.

.......................................................................

Через час, через два вошел солдат, широко распахнул ставни и уже другим голосом закричал: - "Теперь двигайтесь, смотрите".

Ночью - тяжелые мысли у всех. Камера не спала.

Семидесяти шести человек не досчитали утром близкие, когда пришли к воротам ЧК.

Рано утром пронесли через двор большие узлы с одеждой. Мы знали, чьи они были. Все молчали. Позвали старосту "княгиню" для уборки внизу.

Мы поняли, что ей пришлось отмывать, но никто ни о чем не расспрашивал.

Утром жизнь пошла по старому, засуетились, пошли разговоры, появились карты. Быстро замелькали ноги "княгини". Как всегда, она лежала на животе, но сегодня как-то особенно озабочено было ее лицо при гадании.

Громкий голос в коридоре вызвал всю камеру во двор. Оттуда, говорили, будут отправлять в тюрьму. Спешно оделись, свернули узлы. Хорошенькие польки после пяти месяцев ЧК надеялись попасть в тюрьму и при мысли о выходе на улицу долго прихорашивались перед крохотным обломком зеркала.

Вот спустились и выстроились во двор у того самого фонтана с голой женщиной, который виден был из окна. Посередине, с бумагами в руках, стояло начальство. Озабоченно проверяли длинные списки. Имена выкрикивались по алфавиту.

Я жадно всматривалась в толпу, стараясь увидеть Кику. В то утро, когда мы расстались, он был бледен, глаза покраснели от бессонницы и ослепительного электричества. Его осунувшееся, уже изменившееся лицо было полно недетской заботы. Больно заныло сердце за него.

Вдруг я увидела, далеко в толпе кто-то кивнул мне; увидела знакомую желтую кожаную куртку, круто завитую голову под плоской шапочкой и большую улыбку. Это был Кика. Лишь бы позвали нас вместе. Все лучше разлуки. В его глазах прочла ту же мысль.

Приятельница стояла возле меня, она тоже боялась, что нас разлучать, и крепко держала мою руку.

Громко вызвали нас двух: сына и меня. Слава Богу, вместе. Мы встретились на миг друг против друга перед начальством и быстро прошли в ворота. Кика выхватил из моих рук тяжелый узел и понес его.

На улицах большое оживление.