Поход на Югру   ::   Домнин А

"Фу-бу! Фу-бу!" - совсем близко проухал голос.

Омеля поднялся - большой и грозный, постоял и взялся за топор.

- Я им покажу - не тароват. Самого лешего за шиворот приволоку, вдруг выпалил он. - Все увидят! Эй, леший! На тебе шубу!

Тяжелыми шагами двинулся Омеля в белесую тьму.

С рассветом веселилось все войско. Виданное ли дело, с топором на филина идти?

- Он тебя в зад не клюнул? - приставал Яков к Омеле. Тот молчал и зло ворошил палкой в костре.

"Заело", - подумал Савка и ухмыльнулся.

Потеряли ратники счет дням и неделям. Истомились, устали. Распухли помороженные лица. Кончились сухари. Яков подбадривал:

- А у Югры соболей да серебра - хоть плотину крой. Глаза разбегаются.

Вел Яков людей по приметам на берестяном чертеже и старался держаться ближе к вершинам оврагов.

Однажды, чем-то встревоженный, отошел от стоянки. Кто-то лохматый метнулся к нему из-за ствола и облапил сзади. И рухнул, подмяв под себя. Огромный бурый медведь-шатун с рассеченной головой лежал на Якове, а над ним стоял Савка. Помог он Якову выбраться из-под туши.

- Не шмякнул он тебя, атаман?

- Зашиб малость. Не забуду руки твоей, Савка, - пикнуть зверю не дал. Век не забуду.

Сбежались ратники. Савка отошел и принялся свежевать зверя.

Яков тряхнул головой и подмигнул Омеле:

- Хочешь, мы тебя над Югрой князем посадим?

- Ни к чему, - огрызнулся Омеля.

- И правда, ни к чему. Проешь все царство за один прием.

Омеля покраснел, губы его скривились.

- Не тароват, говоришь! Едой попрекаешь? - Он двинулся вдруг на Якова.

Тот улыбался.

Омеля мрачно огляделся вокруг.

- Уйду.

Первый раз увидели воины этого добродушного детину в такой ярости. И с чего? С шутки рассвирепел.

"Самое время не дать ему остыть, - смекнул Савка, - самое время".

На стоянке, будто ненароком, он бросил ему:

- Замыслил что-то атаман. Ласков стал. Неспроста.

Омеля молчал. Савка не знал, с чего начать разговор. Вздохнул, потеребил бороду.

- Я бы на твоем месте не простил обиды, - снова начал он. - Яков думает, что мы без него пропадем. Да не пропадем! Дорога теперь известная.

Омеля обхватил колени и сидел, не двигаясь.

- А что Яков супротив тебя? - пел Савка. - А ничто. А тайга - она все укроет.

Омеля удивленно покосился на Савку, поморгал светлыми ресницами.

- Ты о чем это?

Тайга, говорю, все укроет.

Укроет...

Омеля насупился, потер лоб грязной рукавицей. Спокойно спросил:

- Ты вроде бы про смертоубийство?

Савка похолодел. Он увидел, как поджались у Омели губы. Непонятно устроена у него голова: вычудит такое, чего не ждешь.

- Какое смертоубийство? - заюлил Савка. - Перекрестись, Омеля. Я говорю, тайга - она страшная, все пропасть можем. Придумаешь смертоубийство! - И задом, задом попятился от Омели. Тот провожал его тяжелым, продолжительным взглядом.

"Пошто он мне про обиды толкует? - соображал Омеля. - Со своей корыстью толкует? Тайга - она все укроет... Не добро у него на уме..."

Трое ушкуйников ушли по следу лосиного стада и не вернулись. Ждали их день - и двинулись дальше.

Пал мороз, обжигавший горло и легкие. Воздух шуршал при дыхании.

Под снегом и льдом была топь. На широких сугробах-кочках стояли чахлые промерзшие сосенки. По сосенке на каждой кочке.

Молодой ратник, протаптывающий путь, взмахнул рукам и провалился под снег. Он барахтался в черной жиже, она дымилась белым густым паром и расползалась, съедая снег. Ушкуйники отступали.

Ратнику бросили вывороченную сосенку. Он не мог ухватиться за нее побелевшими пальцами, вцепился зубами. Глаза у него были желтыми и безумными.

Он окунался в топь без крика. Вода подернулась ледником, а под ним колыхались белые пузыри.

Теплые ключи!

Ушкуйники уходили от этого места торопливо, не чувствуя усталости. Пока не пала ночь.

А с нею пришел страх, от которого немели плечи и мутился разум.