Роман с президентом   ::   Костиков Вячеслав Васильевич

Распиливать скульптуру не позволяло какое-то внутреннее чувство такта. Так и стоял некогда возведенный в ранг божества Владимир Ильич Ленин, ожидая своей участи, которая теперь была исключительно в руках коменданта Кремля.

Как раз за спиной Ленина имелось несколько комнат, где в прежние коммунистические времена собирались в перерыве заседаний Верховного Совета члены всесильного Политбюро. Отсюда имелся (и имеется) отдельный лифт, ведущий в потаенный кремлевский дворик, откуда незаметно отъезжали советские лимузины, чтобы взять курс на ближайшие партийные дачи.

Здесь, в этих комнатках, мы, несколько помощников президента, с затаенным дыханием ожидали исхода борьбы президента с Верховным Советом и его лидером Русланом Хасбулатовым. Именно здесь я увидел такого непривычного для меня Ельцина, когда он во время процедуры импичмента явился вдруг в облике прежнего, непричесанного, "свердловского" Бориса Ельцина и своим видом и речью до смерти напугал депутатов. Об этом, впрочем, потом...

Сейчас же, когда мы вошли в потаенную комнату, нас ждал длинный стол с уже готовой закуской, и знакомый официант копошился с бокалами в уголке. Все эти помещения - всего три комнаты, оснащенные всеми видами связи, почему-то именовались "зоной". Кроме президента и приглашаемых им лиц, сюда никогда и никого не впускали.

Президент сделал приглашающий жест, и мы оказались за столом: Борис Николаевич, А. В. Козырев, присутствовавший на церемонии вручения верительных грамот, А. Коржаков, М. Барсуков и я. Президент указал мне место напротив себя, подчеркнув тем самым характер церемонии. На столе стояла обычная "президентская" закуска: немного икры, бутерброды с ветчиной, пирожки, конфеты. Ничего экстравагантного.

- "Зеленая" есть? - спросил президент, обращаясь к официанту. Под "зеленой" разумелась водка "Тархун" на травах, придававших ей приятный свежий аромат и чуть зеленоватый цвет.

"Зеленой", как ни странно, не оказалось. Была водка "Гжелька", но от нее президент почему-то отказался.

- Есть хороший коньяк - "Мартель", - сказал Коржаков.

- Ну что же, давайте коньяк, - вздохнул президент. - Костиков у нас "француз", ему это, наверное, понравится, - заметил он, имея в виду то, что я довольно долго работал во Франции.

Он сказал первый тост - долгий, длинный, тост - воспоминание и размышление, в традициях русских застолий. Разумеется, в нем была и некая формальная часть с учетом ритуала прощания, с неизменным преувеличением достоинств человека, которого провожают. С долей иронического лукавства, зная, что в это никто не поверит, и вместе с тем с привычной президентской убежденностью и пафосом Борис Николаевич говорил о том, на какой важный дипломатический пост меня "выдвигают". Все понимали, что Борис Николаевич устраивает столь любимый им "домашний театр", где главным и, чаще всего, единственным действующим лицом оказывался сам президент.

В этом спектакле был, впрочем, и подтекст, который не замедлил подчеркнуть сам президент, сказав, что он не возражает, если факт этого застолья станет известен публике. Видимо, ему хотелось опровергнуть те комментарии прессы, где говорилось о моей отставке как об опале, которая, возможно, начинает широкую кадровую чистку демократов в президентском окружении.

- Имейте в виду, Вячеслав Васильевич, - несколько раз повторял президент, - что это не опала. Вы скажите там, что вы с президентом простились нормально... ну, выпили, как положено, понемногу. Пусть пишут...

Тут президент затронул достаточно болезненный для него сюжет, связанный с тем, что пресса очень уж фокусировала внимание на рюмочной стороне его жизни.

- Я думаю, что ваши друзья-журналисты нас правильно поймут.

Потом слово дали мне.