Россия въ концлагере   ::   Солоневич Иван

Полгода спустя послe нашего ареста былъ изданъ законъ (отъ 7 iюня 1934 г.), карающiй побeгъ заграницу смертной казнью. Даже и совeтски-настроенный читатель долженъ, мнe кажется, понять, что не очень велики сладости этого рая, если выходы изъ него приходится охранять суровeе, чeмъ выходы изъ любой тюрьмы...

Дiапазонъ моихъ переживанiй въ Совeтской Россiи опредeляется тeмъ, что я прожилъ въ ней 17 лeтъ и что за эти годы -- съ блокнотомъ и безъ блокнота, съ фото-аппаратомъ и безъ фото-аппарата -- я исколесилъ ее всю. То, что я пережилъ въ теченiе этихъ совeтскихъ лeтъ, и то, что я видалъ на пространствахъ этихъ совeтскихъ территорiй, -- опредeлило для меня моральную невозможность оставаться въ Россiи. Мои личныя переживанiя какъ потребителя хлeба, мяса и пиджаковъ, не играли въ этомъ отношенiи рeшительно никакой роли. Чeмъ именно опредeлялись эти переживанiя -- будетъ видно изъ моихъ очерковъ: въ двухъ строчкахъ этого сказать нельзя.

ДВE СИЛЫ

Если попытаться предварительно и, такъ сказать, эскизно, опредeлить тотъ процессъ, который сейчасъ совершается въ Россiи, то можно сказать приблизительно слeдующее:

Процессъ идетъ чрезвычайно противорeчивый и сложный. Властью созданъ аппаратъ принужденiя такой мощности, какого исторiя еще не видала. Этому принужденiю противостоитъ сопротивленiе почти такой же мощности. Двe чудовищныя силы сцeпились другъ съ другомъ въ обхватку, въ безпримeрную по своей напряженности и трагичности борьбу. Власть задыхается отъ непосильности задачъ, страна задыхается отъ непосильности гнета.

Власть ставитъ своей цeлью мiровую революцiю. Въ виду того, что надежды на близкое достиженiе этой цeли рухнули, -- страна должна быть превращена въ моральный, политическiй и военный плацдармъ, который сохранилъ бы до удобнаго момента революцiонные кадры, революцiонный опытъ и революцiонную армiю.

Люди же, составляющiе эту "страну", становиться на службу мiровой революцiи не хотятъ и не хотятъ отдавать своего достоянiя и своихъ жизней. Власть сильнeе "людей", но "людей" больше. Водораздeлъ между властью и "людьми" проведенъ съ такой рeзкостью, съ какою это обычно бываетъ только въ эпохи иноземнаго завоеванiя. Борьба принимаетъ формы средневeковой жестокости.

Ни на Невскомъ, ни на Кузнецкомъ мосту ни этой борьбы, ни этихъ жестокостей не видать. Здeсь -- территорiя, уже прочно завоеванная властью. Борьба идетъ на фабрикахъ и заводахъ, въ степяхъ Украины и Средней Азiи, въ горахъ Кавказа, въ лeсахъ Сибири и Сeвера. Она стала гораздо болeе жестокой, чeмъ она была даже въ годы военнаго коммунизма, -- отсюда чудовищныя цифры "лагернаго населенiя" и непрекращающееся голодное вымиранiе страны.

Но на завоеванныхъ территорiяхъ столицъ, крупнeйшихъ промышленныхъ центровъ, желeзнодорожныхъ магистралей достигнутъ относительный внeшнiй порядокъ: "врагъ" или вытeсненъ, или уничтоженъ. Терроръ въ городахъ, резонирующiй по всему мiру, сталъ ненуженъ и даже вреденъ. Онъ перешелъ въ низы, въ массы, отъ буржуазiи и интеллигенцiи -- къ рабочимъ и крестьянамъ, отъ кабинетовъ -- къ сохe и станку. И для посторонняго наблюдателя онъ сталъ почти незамeтенъ.

КОНЦЕНТРАЦIОННЫЕ ЛАГЕРЯ

Тема о концентрацiонныхъ лагеряхъ въ Совeтской Россiи уже достаточно использована. Но она была использована преимущественно какъ тема "ужасовъ" и какъ тема личныхъ переживанiй людей, попавшихъ въ концлагерь болeе или менeе безвинно. Меня концлагерь интересуетъ не какъ территорiя "ужасовъ", не какъ мeсто страданiй и гибели миллiонныхъ массъ, въ томъ числe и не какъ фонъ моихъ личныхъ переживанiй -- каковы бы они ни были. Я не пишу сентиментальнаго романа и не собираюсь вызвать въ читателe чувства симпатiи или сожалeнiя. Дeло не въ сожалeнiи, а въ пониманiи.