Русский флаг   ::   Борщаговский Александр Михайлович

Из-за северного мыса, лежавшего против Клостер-Кампа, вынырнул долгожданный вельбот Пастухова.

Пастухов принес радостную весть: в проливе на юг от Де-Кастри не видно неприятельских кораблей, а к северу, где он провел трое суток, фарватер свободен от льдов. Если в ближайшие часы не нагрянет английская эскадра, смелый план может увенчаться успехом.

Завойко потребовал на "Оливуцу" мичманов за приказаниями.

В полночь суда начали сниматься с якорей и вскоре, лавируя в темноте, ушли из залива.

Шли медленно, осторожно, опасаясь посадить на мель какое-либо из судов и задержать продвижение всей флотилии.

Нервы напряглись до крайности. Людям казалось, что они слышат, как сильные течения Татарского пролива ударяют в корпуса судов, как шумит вода на далеких перекатах, как дышит неспокойное море у них за спиной.

Впереди чернели транспорты, они торопились как можно дальше уйти на север. За транспортами следовал корвет, а в арьергарде колонны - "Аврора", изготовившаяся к бою. На круглой корме фрегата установлено пять пушек.

Светает. Изыльметьев в окружении офицеров стоит у кормы и в трубу наблюдает за морем. Густой туман скрывает от него вход в бухту Де-Кастри и мыс Клостер-Камп.

Подле Изыльметьева Пастухов. Он вспоминает Перу, уход из Кальяо, тревожное ожидание погони. Сколько событий свершилось за этот год! Чем были тогда для Пастухова Амур, бухта с непривычным именем Де-Кастри, восточные берега России? Неведомая земля! А нынче это свой дом, земля, навсегда близкая, родная. Уже никогда не забыть ему этих суровых берегов и счастья, обретенного на них.

На шкафуте у борта стоит Вильчковский. Его близорукие глаза и при очках не различают ничего, кроме седой рассветной мглы, и в памяти невольно возникает туманная улица Лондона, комната, в которой шумно спорят поляк и мадьяр, итальянец и какой-то низкорослый швейцарец, вдохновенное лицо Герцена и его гордые, полные горечи, любви и веры слова о будущем России... "Будущее лучиной не осветишь..." - грустно улыбнулся Вильчковский, вспомнив предсмертные слова Цыганка. О них ему говорил Изыльметьев тогда же, в океане. Будущее России! Народ сделает это будущее прекрасным, каким и видел его великий изгнанник.

Туман уходит книзу. Позади, на горизонте, не видно ни чужих парусов, ни пароходного дыма. На марсах и саллингах ликуют часовые.

Впереди же ласково открывает людям свои материнские объятия земля; она прикрывает их высоким берегом с крутыми утесами и снежными горами, заслоняет песчаными отмелями Сахалина.

Скоро из-за острова покажется солнце, оно согреет продрогших за ночь людей.

ЭПИЛОГ

Ялуторовск.

Ивану Дмитриевичу Якушкину.

Из Николаевского поста на Амуре.

28 октября 1855 года.

От А. И. Зарудного.

Милостивый государь Иван Дмитриевич!

Трудные обстоятельства здешней жизни помешали мне вовремя написать Вам. Тем охотнее делаю это сейчас, когда морская кампания нынешнего года окончена и о будущем этого отдаленного края можно говорить с большей уверенностью, чем четыре месяца тому назад.

Из моего короткого письма Вы уже знаете об успешном переходе нашей флотилии в амурский лиман. На днях к нам доставлена целая кипа американских и прочих газет, и так как я не был в Де-Кастри во время прибытия туда незадачливых английских моряков, то предоставляю слово очевидцам. Из моих выписок Вы увидите, как сильно задета гордость англичан, как много хлопот доставили им отважные наши командиры.

Вот отзыв одной из калифорнийских газет:

"Были взяты меры к решительному бою, и величайший восторг одушевлял союзную эскадру. Как офицеры, так и нижние чины намеревались смыть черное пятно со славного гербового щита их флота, нанесенное в прошлогоднем бесславном петропавловском деле, и не сомневались в успехе.