Русско-Японская Война (Воспоминания)   ::   Воронович Николай

Количество вагонов и платформ, предназначенных для перевозки батареи, было точно определено и рассчитано на самый минимальный запас фуража и продуктов. Деггелеру предстояла трудная задача: либо выхлопотать для заготовленных им громадных запасов добавочные вагоны, либо умудриться втиснуть их в теплушки, конские вагоны и на орудийные платформы. Но Деггелеру удались обе комбинации. Начальник станции прицепил к эшелону лишний вагон под канцелярию, а фельдфебель, каптенармусы и взводные не только потеснили, в угоду командиру, людей в теплушках, но даже оставили в Волковыске часть так называемого "неприкосновенного артиллерийского запаса".

День отправки батареи был известен за две недели. Подвижной состав был подан за два дня и оба эти дня батарея свозила на вокзал и грузила обоз, фураж и продукты.

Погрузка орудий и лошадей происходила поздно вечером, перед самым отправлением эшелона. Наконец, к 10 часам вечера погрузка была закончена.

На платформе собрались провожающие семьи и знакомые офицеров, представители города и гарнизона. Было подано шампанское, произнесены подобающие случаю речи, а солдатам розданы кисеты с подарками - папиросами, махоркой и мылом. Раздалась команда "по вагонам", прозвенел третий звонок, паровоз протяжно свистнул и эшелон, поскрипывая обмерзшими буферами, тронулся в далекий путь.



ГЛАВА ВТОРАЯ

Кроме офицеров нашей батареи, с эшелоном ехал младший врач бригады, призванный из запаса доктор Гогин.

Доктор оказался очень симпатичным, но проповедывал довольно либеральные для нашего общества идеи, чем сразу вооружил против себя Сахарова.

Прапорщик наш любил похвастать своим патриотизмом, подчеркивая при каждом удобном случае, что, хотя он и мог "при своем капитале" отделаться от мобилизации, но, как добрый патриот, принес себя в жертву отечеству.

Офицеры наши были самых правых убеждений, но, ненавидя Сахарова за вечное нытье и, в особенности, за подозрительные "гешефты" с солдатским продовольствием, все они при столкновениях прапорщика с доктором принимали сторону последнего. Сахаров страшно этим возмущался и шел искать защиты у командира. Но Деггелер, озабоченный хозяйственными расчетами не обращал внимания на жалобы прапорщика и, желая перевести разговор на другие, более приятные, темы, приглашал Сахарова в свое купе "пропустить по маленькой". За этим любезным занятием прапорщик вскоре забывал свои обиды и, успокоившись, строил новые планы увеличения секретных экономических сумм.

Обычно столкновения доктора с Сахаровым начинались рассуждениями о наших военных неудачах. Гогин, перечисляя ошибки высшего командования, предсказывал ожидающий нас в Манджурии полный разгром. Сахаров, горячась и размахивая руками, возражал и доказывал, что наши солдаты горят желанием отомстить врагу, поэтому не может быть и речи об окончательном поражении. Наши неудачи он объяснял исключительно неравенством сил и выражал уверенность в разгроме японцев, как только на театр военных действий прибудут вновь мобилизованные корпуса.

- Полно вам, прапорщик, поражать перстом супостатов, - говорил доктор: дело совсем не в том, что у японцев на две - три дивизии больше, чем у нас, а в том, что, во-первых, каждый японец знает, за что он воюет, во-вторых, с радостью идет в бой и, в-третьих, верит в своих начальников. А полюбуйтесь-ка на наших "курлябчиков" (так называл фельдфебель Оцепа призванных из запаса польских крестьян), которые, по-вашему, горят желанием сразиться с супостатом. Да ведь они волками воют в теплушках и проклинают совсем не японского Микадо, а скорее нас с вами.

- Что с вами спорить, перебивал его Сахаров: вы - нигилист и радуетесь каждому поражению России. Я и говорить с вами больше не хочу.

Но доктор был прав.