Секс в кино и литературе   ::   Бейлькин Михаил Меерович

Но никому из его создателей и участников так и не присудили честно заслуженных наград и призов: всё в нём шокирует кинокритиков и бюрократов от кинематографа! Его расценили как пропаганду перехлёстов и перегибов сексуальной революции, пик которой пришёлся на конец шестидесятых годов ХХ века.

Прошли десятилетия. Эротика “Последнего танго”, когда-то казавшаяся безумно смелой, сейчас мало кого шокирует. Зрителя не смущают даже киноленты, без стеснения демонстрирующие гениталии совокупляющихся актёров. На их фоне фильм Бертолуччи выглядит куда как скромно. Между тем, именно он волнует гораздо сильнее, чем фильмы, граничащие с порнографией. Счастливых исключений из этого правила очень немного – “Империя чувств” Нагисы Осимы, “Калигула” Тинто Брасса. Что же касается “Последнего танго в Париже”, то психологические, сексуальные, художественные и философские проблемы поставлены им так остро и талантливо, что фильм навечно вошёл в историю мирового кинематографа.

Пересказ киноленты – задача неблагодарная. Буквальное воспроизведение сценария показалось бы всем занятием скучным и затянутым. Но диалоги, помогающие понять суть фильма, цитируются по возможности дословно. Расчёт строится на том, что люди, уже посмотревшие “Последнее танго”, с удовольствием припомнят эпизоды, о которых идёт речь. А читатели, до сих пор не видевшие фильма, заинтересовавшись его сюжетом и анализом, поскорее наверстают упущенное.

Париж начала семидесятых годов. Зимняя погода напоминает русскую осень: солнечно, но свежо; парижане выходят в город в демисезонных пальто. В пролёте ажурного моста, переброшенного через Сену, проложена линия метро. Поль идёт вдоль набережной. Под грохот проходящего сверху поезда он вдруг останавливается и, обхватив руками голову, кричит, глядя куда-то в небо: “Проклятье!” Люди его не слышат, и он, погружённый в своё отчаянье, никого не замечает. Всклокоченные волосы, расстёгнутое светло-коричневое пальто, под которым нет ни шарфа, ни пиджака, ни сорочки, но зато видна майка – всё это придаёт ему вид человека опустившегося или переставшего следить за собой. Поль измучен и опустошён, и всё же c первого взгляда в нём заметна его незаурядность. Контрастное сочетание силы и драматичной отрешённости привлекло внимание девушки, идущей ему навстречу. Она обернулась, с интересом глядя вслед необычному прохожему.

Жанна очень молода; по временам ей не дашь и шестнадцати, хотя ей уже исполнилось двадцать лет. В ней легко угадывается ребёнок, ни на миг не прекращающий играть. В момент своего появления на экране она изображает светскую даму в модном замшевом пальто-макси с шалевым воротником и широкими манжетами из пушистого меха. К фетровой шляпе приколот букетик цветов. На лице старательно удерживается выражение солидности. Оно разом улетучилось, когда Жанна, повстречав уборщика, подметающего улицу, резво перепрыгнула через его метлу. Похоже, она не прочь попрыгать со скакалкой, поиграть в классики, и, вообще, увлечься любой игрой.

На улице Жюля Верна девушка с детским любопытством загляделась на старинный дом, опоясанный балконами. Прочитав приклеенное объявление о сдаче внаём квартиры, она вошла в здание и обратилась к консьержке, сидящей в застеклённой будке. Подчёркнутая независимость и нарочитая солидность Жанны не обманули мулатку, подавшую ей ключ от сдаваемой квартиры. Консьержка с видимым удовольствием задержала в ладони её руку и, не обращая внимания на возмущение девушки, весело засмеялась: “Какая же вы ещё молоденькая и хорошенькая!”

И вот Жанна, открыв старинную дверь тёмного дерева, шагнула в таинственный полумрак огромной квартиры. Она подняла одну из тяжёлых штор, занавешивающих окна, и испуганно вскрикнула: скорчившись, у стены сидел на радиаторе тот самый человек в светло-коричневом пальто, которого она недавно видела на улице.

– Как вы сюда попали? – спросила поражённая Жанна.