Шеф гестапо Генрих Мюллер. Вербовочные беседы   ::   Дуглас Грегори

Это было моим ремеслом, пока я не ужаснул местных священников, побив всех в Берлине в шахматы, и, возможно, даже имел жареного ребенка на воскресный ланч. Почему вы на меня так смотрите?

С. Это правдивая история?

М. Конечно, да. Это так глупо – выдумывать. Что с вами случилось?

С. Вы это сделали? Вы действительно это сделали или нет? Что с ними стало?

М. С кем? Шальмайерами? Я полагаю, они все еще там, если русские не изнасиловали и не съели их.

С. Евреи. Я имею в виду евреев. Вы их забрали?

М. Конечно, нет. Почему я должен был это сделать?

С. Это было незаконно с вашей стороны. Вы нарушили законы рейха!

М. Противозаконно продавать украденные произведения искусства, а мы совершали по сделке в неделю, в конце концов. Может быть, я должен был сделать из евреев садовых рабов и использовать их для того, чтобы они нажимали на рычаг проклятой газонокосилки, или, быть может, одеть их в костюмы и поставить вокруг как больших карликов под деревьями. Они никого там не беспокоили, и кто я такой, в конце концов, чтобы доставлять старику Шальмайеру неприятности?

С. Что было с их служанкой? Что она сделала?

M. Служанка. Итак, я встретился с ней сразу после всего этого и описал радости женского блока в Равенсбрюке, так что она сразу успокоилась и закрыла рот. Еще одно слово – и оно стало бы последним. Я знаю, кого мне напоминает старая карга, с которой вы вчера были. Одну из женщин Штауффенберга. Мужчины все выглядели странно и многие из них женились на русских женщинах, которые выглядели как то, что вы втыкаете на поле, чтобы отпугивать птиц.

С. Они умерли за ваши грехи.

М. Да ладно вам… только две. Конечно, остальных мы поместили в различные восстановительные центры на свежем воздухе, но, я полагаю, они уцелели. Я не знаю точно, но мне все равно. Мы упрятали почти всех. Мать Штауффенберга обычно часами сидела на корточках в камере, цитируя Шиллера. Конечно, она делала то же самое на свободе, и я действительно не думаю, что она понимала, где находится. Вот почему я питаю отвращение к аристократии. Странного вида люди со смешными именами типа «Вахвах» или «Клампс» (заросли). Цирковые люди. И дети, похожие на лабораторные экземпляры, плавающие в стеклянных банках.

С. Вы действительно ошпарились сегодня.

М. Вначале я говорю вам о вашей сказочной подружке и сержу вас, затем осчастливливаю вас рассказом о евреях в подвале, а теперь вы злитесь, потому что я насмехаюсь над упадническими старыми кроликами со шлейфом титулов и столь же безмозглыми, как черепахи Что у вас есть, кроме фальшивых картин? Как насчет хороших шахмат? Почему не взять их из банка и не сделать мне подарок? Ротшильды никогда не упускали такой возможности, и, поступив так же, вы немного улучшите вашу игру.

С. Вы продолжаете приставать ко мне с подобными вещами? Вы знаете, что я просто не могу пойти в банк и дать вам то, что вы просите. Это должно быть qui pro quo в конце концов.

М. А вы продолжаете приставать ко мне с царскими янтарными гарнитурами. Теперь, когда я продал их вам, вы хотите знать, есть ли у меня еще, не лежат ли сокровища где-нибудь поблизости. Вы иногда бываете таким занудой. Вы хотите отправить янтарь вашей семье?

С. А, вот они где! У вас еще действительно что-то есть.

М. Очень мало, и вы их не получите. С другой стороны, Дюрер великолепно смотрится в моем кабинете, большое вам спасибо. Расскажите мне что-нибудь о вашем президенте Трумэне. Он любит искусство?

С. Вы должны определиться в терминах. Купальный костюм, разрекламированный в газетах, может рассматриваться как искусство, вы знаете.

М. И нет сомнений, вы знаток подобных вещей, также как и репродукций позднего фон Глёдена, но Трумэн, разве он не коллекционирует искусство?

С. Я не знаю всех в Америке, и я не знаю Трумэна.