Солдат трех армий   ::   Винцер Бруно

Мы сами создали манекен, который стал персонифицированным воплощением наших представлений о «непогрешимости» наших потребностей в фюрере, в «вожде». Тем сильнее было разочарование, когда этот «фюрер» оказался зауряднейшим смертным, да еще выяснилось, что он подставная фигура, орудие сил, действующих за кулисами. Ошибка, распространенная в Западной Германии, да и моя ошибка заключалась в том, что мы вообразили, будто со всеми опасностями покончено, раз покончено с Гитлером. Бундесвер, который отвергает Гитлера и даже возложил на него всю ответственность за войну и за все поражения, — такой бундесвер, думали мы, никогда не станет армией, служащей агрессии. Вот почему мы, бывшие офицеры, вернулись к своей профессии.

Д-р Корфес поддержал меня в намерении рассказать обо всем, что мне довелось испытать в трех армиях. Я заявил ему, что буду описывать все события так, как я их когда-то воспринимал, не пытаясь дать обобщенное описание событий и атмосферы на всех участках фронта. Я был бесконечно далек от того, чтобы стремиться приукрасить свою «биографию». Я подвел черту под прошлым, к чему побудило меня понимание сегодняшних событий. Но я не хотел, оглядываясь на прошлое, казаться ни умнее, ни сознательнее, чем я тогда фактически был. Я хотел писать о том, что я сам пережил, в надежде, что таким образом мне удастся воплотить типичное, чтобы можно было уловить суть событий но их внешним проявлениям. Особенное значение я придавал тому, чтобы показать, как употребляли во зло самоотверженность и готовность к самопожертвованию наших солдат. Далее, я хотел доказать, что все три армии отличались только по форме, но не по духу. И вот я стал делать первые записи, основываясь пока только на своей памяти. 16 и 17 июня 1962 года в Берлине происходил национальный конгресс, на который я был делегирован, как и профессор д-р Вальтер Хагеман, переселившийся в ГДР на год позднее меня, а также бывший депутат бундестага Шмидт-Виттмак и бывший министр в Нижней Саксонии д-р Тереке; этот национальный конгресс явился важнейшим событием в моей новой жизни в ГДР.

Незабываемое впечатление произвела на меня встреча с писателем Корольковым из Москвы. У нас состоялся многочасовой разговор в пресс-клубе в Берлине, и тут мы вдруг установили, что во время войны оба мы находились в Волхове, между Москвой и Ленинградом, стояли на позициях прямо друг против друга в один и тот же момент. Корольков не проявил ни малейшей антипатии. Он только проникновенно сказал:

— Мы стреляли друг в друга, а теперь вот разговариваем как друзья. Надо, чтобы люди всегда разговаривали между собой, и тогда им не придется стрелять друг в друга!

Такую же позицию занимали все советские офицеры, с которыми мне пришлось встречаться. В их словах чувствовалась твердая решимость во что бы то ни стало сохранить мир.

Постепенно предубеждения против Советского Союза, от которых я не мог долгое время освободиться, сменились доброжелательным интересом ко всему, что я узнавал о Советском государстве и его гражданах. Я стал членом Общества Германо-советской дружбы, мне становилось все яснее, что дружба с этим народом — жизненная необходимость для всей немецкой нации и что именно гражданин Германской Демократической Республики должен считать своим важнейшим делом укрепление этой дружбы.

Мне часто представлялась возможность, выступая перед солдатами, унтер-офицерами и офицерами Национальной народной армии, рассказывать о моем жизненном опыте, и в первую очередь об опыте, полученном мною в бундесвере, и о мотивах, побудивших меня перейти в ГДР.