Сполохи (Часть 2)   ::   Толмасов Владимир Александрович

Впереди на узкой тропе в беспорядке сгрудились возы, лошадь встала на дыбы, правые колеса въехали в канаву, телега наклонилась - и Бориска с дедом Антипкой выкатились на мягкий мох. Обоз полыхал огнем самопалов, раздавались истошные вопли.

Пока Бориска подымал деда, пока искали самопал, пули и порох, появились преследователи и с криками устремились к ним. У деда Антипки задрожали руки - порох высыпался. Бориска выхватил у него самопал, взялся за ствол: "Ну, держитесь, лихие!"

Первым на него наскочил, крутя кистенем, долговязый и лохматый мужик, сквозь прорехи в рубахе заметил Бориска болтающийся крестик на шнурке. Наверное, этот крестик заставил помора изменить свое решение. Он перекинул самопал в левую руку и, быстро сунувшись долговязому под мышку, легко отшвырнул его в сторону. Но другого, коренастого и широкоплечего, Бориска так ударил самопалом, что сломался приклад. Разбойник без звука рухнул в пыль. Третий, совсем сосунок, потихоньку пятился, неумело держал перед собой длинную рогатину. Бориска пошел на него.

- Не подходи! - завизжал парень. - Ой, не подходи - порешу! - А у самого тряслись руки.

Бориска стукнул ружьем по рогатине, и парень, охнув, выронил ее. Из ельника, бранясь последними словами, выбирался долговязый, но Бориске уже не хотелось драться.

Пальба смолкла, и раздался голос купца Рытова:

- Эй, все целы?

- Уходите! - сказал Бориска разбойникам. - Да бегите же, дураки!

Разбойники, переглянувшись, нырнули в чащу и бесшумно исчезли.

- Это ты добро сделал, что отпустил их, - произнес дед Антипка, повесили бы сейчас "голубков".

К ним подбежали Харитон Рытов и другие возницы.

- Сколько убили? - Купец увидел Бориску: - А-а, ты здесь оказался.

- Со мной ехал от Каргополя, - ответил за него дед Антипка.

Глаза Рытова недоверчиво полоснули по Бориске.

- Самопал сломали, курьи головы! - он склонился над лежащим в пыли разбойником: - Ну и ну! Кто ж его так?

- Да вот, богомолец, - дед Антипка указал на Бориску.

Купец выпрямился, еще раз цепко оглядел помора:

- Удар у тебя - ой-ой-ой! Чем же ты его саданул?

Бориска молча протянул сломанный самопал.

- Да-а... Весь черепок раздробил. Силища у тебя, брат...

Бориске было нехорошо. Вызволяя телегу из канавы, он старался не глядеть на убитого. Купец велел бросить тело в лес, но сердобольные мужики похоронили его православным обычаем: чай, тоже человек, даром что лихой.

"Худо я жить начинаю, - думал Бориска, трясясь в телеге, - человека загубил. Жил он себе, жил и вдруг перестал. Кем он был? Ведь не всю жизнь в лихих обретался. Может, и семья где есть, а я его..." У Бориски и в мыслях не осталось, что разбойник мог его убить. Он казнился тем, что поневоле стал убийцей, и всю дорогу мучился и каялся в содеянном.

2

Расставшись в Вологде с дедом Антипкой, Бориска отправился в Москву с богомольцами. Толпа была немалая: старики, мужики, бабы и девки тащились кто в белокаменную, кто в Сергиеву лавру.

Стояла невыносимая жара. Трава побурела, хлеб горел на корню. Прошел день пресвятой богородицы Казанской - самое время жать, а жать-то нечего. Слабый горячий ветерок гнал по полям горькую пыль...

Чем дальше шли, тем больше встречалось хмурых неразговорчивых жителей, недобрыми взглядами провожали они богомольцев. По вечерам у деревенских околиц не было слышно песен, не водились хороводы. Ночевать богомольцев не пускали. Деревни и села словно вымерли, обезлюдели, даже собачьего лая не слышно было. На ночлег приходилось располагаться в чистом поле, на лесных полянках. Вставали с солнцем. Дорога тянулась по луговинам, косогорам, лесам, перешагивала через обмелевшие реки и речушки. Поля были напоены пряным духом разнотравья, а в лесу стоял крепкий запах смолы. Иногда явственно пахло гарью: от великой суши горели леса, торфяные болота...

В чаще тревожно и звонко кричали незримые пичуги, а однажды услыхали путники вороний грай.