Такая добровольная каторга   ::   Любищев Александр Александрович

Аннотация: Это – фрагменты неопубликованной рукописи одного из интереснейших отечественных испытателей природы – биолога, профессора Александра Александровича Любищева (1890-1972). Коллеги Любищева знали его печатные работы, которые впоследствии оказались как бы надводной частью огромного айсберга. В колоссальном его архиве, переданном теперь Академии наук, было обнаружено более трехсот ненапечатанных статей по общей биологии и по прикладной энтомологии, по математической статистике и по теории эволюции, по философии, по истории и литературе объемом свыше 10 тысяч страниц, а сверх этого 56 томов конспектов и критических заметок и, наконец, около 4,5 тысяч писем. В одной из статей памяти Любищева справедливо сказано, что его переписка «когда-нибудь окажется бесценной для истории науки XX века». С Любищевым переписывались знаменитые биологи Л.С. Берг, Н.И. Вавилов, И.И. Шмальгаузен, Б.Л. Астауров, В.А. Энгельгардт, физики И.Е. Тамм и Я.И. Френкель, математики А.А. Ляпунов, А.Д. Александров, Ю.В. Линник.

Что привлекало множество столь несходных по своим научным и жизненным интересам людей к «провинциальному профессору», как шутливо называл себя он сам? (Последние 20 лет жизни Александр Александрович жил на пенсии в Ульяновске.) Что заставило романиста Даниила Гранина вдруг написать неожиданную для его манеры документальную повесть о Любищеве «Эта странная жизнь»?

Конечно, не те конкретные исследования Любнщева, прочтя которые можно сказать, что их автор установил такие-то и такие-то факты и закономерности в морфологии и систематике насекомых. Притягивала его личность. Оригинальность мысли. Принципы его подхода к оценке конкретной работы, и целого направления науки, и к самом философии естествознания.

Любищев, посмеиваясь, часто говорил о «гене дискутизма», в нем сидевшем. И работы, и замыслы его были спорны. Чуть ли не со студенчества, еще в предреволюционные годы, он мечтал найти для всего многообразия живых изменяющихся форм систему, аналогичную периодической системе Менделеева, благодаря которой по немногим параметрам можно было бы вывести свойства всех «элементов» живого мира и «поверить алгеброй» гармонию природы. Заметим при этом, что его не удовлетворяло дарвинистское представление о том, что эволюцию определяют слепые силы естественного отбора, эта великая «игра случая», и ему хотелось отыскать внутреннюю гармонию эволюции.

В другой голове такая идея легко бы сделалась безумной без кавычек. У Любищева она обрела тот отличный творческий смысл, какой ощущают в крылатом изречении о таких идеях истинные ученые, потому что он не видел для себя иной опоры, чем знание и творчество исследователя. И в своем поиске аргументов для спора Любищев шел через обогащение себя новыми и новыми знаниями физики, математики, философии. Он не создал задуманной «периодической системы», но он оказался поистине гениальным научным критиком – в высоком изначальном смысле слова «критика», что подразумевает не хулу, а вдумчивое проникновение в истоки позитивных взглядов, в истоки неизбежных недомолвок и даже заблуждений, которые неизбежны в эволюционной теории, как и во всякой другой непрерывно развивающейся области знания. И поэтому многие его работы, будучи критическими, подсказывают исследователям эволюционного процесса новые линии поисков.

Но в его творчестве была еще одна очень важная сторона, которая привлекла к себе внимание тех, кто знал Александра Александровича. Это – сама система работы, ее планирование и ее организация, позволившие ученому достичь колоссальной, всех изумлявшей продуктивности, – система, испытанная в течение 56 лет напряженной творческой жизни.

Этой системе А.А.