Ураган   ::   Шпанов Николай Николаевич

Но где же искусственное солнце, которое человек обязан возжечь в честь "известного" учителя?! Ченцов провел рукой по лицу. Казалось, его длинные пальцы цепляются за выпуклости лба, за длинный хрящеватый нос, за острый подбородок - так медленно вел он ладонью по лицу - сверху вниз. - Впрочем, все это лирика... Лирика и лирика... Если быть откровенным, то сейчас меня занимает одно: что будет дальше с нашей "тау"? Сумеют ли электронщики сохранить ее в снаряде или на самолете; сумеют ли самолетчики или баллистики послать куда нужно? Вадим Аркадьевич оборвал речь: послышался скрип деревянных ступеней. Он нехотя спустил ноги с дивана и стал шарить в поисках туфель: смерть как не любил холодного пола.

2

Ченцов распахнул дверь. - Андрей!.. Входи! За руку втянув Андрея в комнату, Ченцов ласковым толчком в грудь заставил его сесть на диван. Андрей долго тер платком мокрое лицо. С возмутительной, на взгляд Ченцова, медлительностью и педантичностью складывал платок. Даже в карман его прятал как-то особенно неторопливо и тщательно. Ченцов не выдержал: - Слушай, Андрей, не надо ни одного лишнего слова. Мне нет дела до того, что и как вы там делаете. Но я не в силах больше томиться: знать, как это меня интересует, и вести себя подобно какому-то... - Много будешь знать, скоро состаришься... - Андрей рассмеялся. Он смеялся совсем не так, как в доме отца, и вообще держался иначе - словно был совсем другим человеком. - Если уж по науке... - Андрей сделал паузу и многозначительно подмигнул Ченцову. - Так вот: мы можем все! - Как? - Все! Ченцова не удовлетворил такой ответ, но Андрей уклонялся от расспросов. Некоторое время Вадим Аркадьевич молча стоял у окна, глядя на дождь, и вдруг сказал: - Идем. Пройдемся. - В эдакую-то хлябь? Но Ченцов уже накинул плащ и первым вышел на улицу. Сквозь шуршание дождя по деревьям бульвара был слышен скрежет троллейбусного провода. Сверкнув фарами, пронесся автомобиль. Из-под шипящих шин фонтан грязной воды ударил по плащу Ченцова. Впереди серебрилась будка регулировщика. Высоко горел огонь светофора. Друзья молчали. Ченцов шел быстро, согнувшись. Он втянул голову в воротник и засунул руки в карманы так, что ткань плаща обтянула плечи и худые крылья лопаток. Справа мерцали огни Лужников. За ними электрической туманностью до самого горизонта светилась Москва. Слева высилась громада университета. Шаги Андрея были мельче, но, широко размахивая руками, он легко поспевал за Ченцовым. - Может быть, хватит, а? - проговорил он и остановился. - За каким чертом ты потащил меня в эту мразь? Я для тебя и без того уже нарушил режим. - Ты нездоров? - А по-твоему, режим нужен только больным и старцам - кому он вовсе и не надобен? - А, понял... - Ченцов опять попытался заглянуть под капюшон Андрея. Извини. Очень хотелось поговорить. - Славно поговорили, - с добродушной иронией сказал Андрей, обведя вокруг широким движением руки, и повернул обратно, к дому. - Не пойму, почему говорить нужно в первом часу ночи. Ченцов склонился к самому его лицу. Казалось, вот-вот его нос, острый и длинный, как клюв большой тощей птицы, коснется лица друга. - Не знаю, - неожиданно повысил голос Ченцов, - сумеют ли использовать это как нужно? Я не политик, но всем существом чувствую неразрывную связь между тем, что делаю, и самой высокой политикой. Нет сейчас более важной цели, нежели мир. - Эва, куда: политика! - Да, да, именно туда! Если вы, черт вас дери... Если ты и тебе подобные не сможете использовать "тау" для ликвидации этого ужаса, грош вам цена! - Ой-ой-ой! - Андрей из-под капюшона посмотрел на Ченцова. - Уверен: у нас порядок. Только добейтесь габаритов. Пока ваша чертовщина - не Лайка и не Белка. - Да, габариты - это ужасно, - пробормотал Ченцов. - Просто ужасно. - И устремился вперед, будто торопясь уйти от собственных мыслей.