Вечный зов (Том 1)   ::   Иванов Анатолий

Федор отвернулся к окну, закурил и ударил ладонью в створки. Прямо перед окном качалась зеленая и шершавая, в капельках утренней росы, голова собирающегося зацвести подсолнуха. Из центра его шляпки уже пробивались, как огненные струйки, несколько желтых лепесточков.

- Значит, на рыбалку?

- Воскресенье же, чего мне? А трактор свой я давно наладил, - проговорил Семен.

- И я давно свой комбайнишко наструнил. А товарищам не надо помочь? Или руки отвалятся?

- Пущай сами. Бензином я и без того надышался, хочу речной свежести глотнуть.

- Ма-ам, я пойду с ними рыбалить? - опять затянул Андрейка.

- Ну чисто желна! - в сердцах сказала мать. - Отправляйся...

Андрейка кубарем свалился с табуретки, кинулся из комнаты. За ним - Димка.

- А то приучили их жар-то чужими руками загребать. - И Семен тоже поднялся.

- Кого их?

- Ну, к примеру, этого главного лодыря Аникушку Елизарова. Или пьяницу Кирьяна Инютина, дружка твоего. Их давно надо из МТС выпереть, а вы все им помогаете. Ну и везите их на своих плечах. А у меня совести не хватает. - И вышел.

- Дурак ты, дурак! - вслед ему сказал отец.

- Федя! - воскликнула Анна.

- А ты - сыть! Сыть! - зло закричал Федор. Походил по комнате, сказал спокойнее: - Не понимает Семка чего-то... главного в нашей жизни. Вот что обидно. Ну, пошел я. Заверни чего в обед пожевать. До вечера с мастерской не выберусь.

Когда Федор ушел, Анна присела у окна, долго глядела на тот же собирающийся расцвести подсолнух. Ей вдруг почему-то показалось, что он никогда не расцветет, никогда не раскроет жаркое свое лицо навстречу солнцу. И фартуком вытерла бесшумно наплывшие слезы.

Она-то понимала, почему Федор недолюбливает старшего сына. Оба младших, Димка и Андрейка, были в отца - такие же чернявые, большелобые и бровастые. У них уже и поступь проглядывалась отцовская, особенно у Димки - крепкая, уверенная, чуть вразвалку, и черные, глубоко посаженные глаза были искристые до пронзительности, зацепистые, как у самого Федора. А старший, Семен, был в нее - русоволосый, белокожий, сероглазый.

- В погребе, что ли, мы его с тобой сделали? Не помнишь? - часто говорил ей Федор, когда Семка начал подрастать. Говорил - и криво усмехался в черный колючий ус. И окатывало ее пронизывающим холодком: "Не верит... что его кровь... что он отец!"

Однажды она попыталась пристыдить мужа за его необоснованные подозрения. Федор слушал ее долго и внимательно. А когда понял, в чем, собственно, пытается убедить его жена, прихлопнул гулко по дощатому столу ладонью.

- Будет! Знаем... Не девицей тебя взял!

- Федор!

- Ну! - поднял голос Федор, бледнея. - Будет, сказано...

Он облокотился о стол, запустил пальцы обеих рук в густые черные волосы и сжал кулаки. Сидел так минуту-другую...

- Вот на чем, Анна, покончим... - сказал, поднимая на нее мутный, тяжелый взгляд. - Тебя, стерву, надо бы наискосок шашкой перерубить. А я тебя все же люблю. К тому же Димка вон народился. Этот - мой.

- А Семка чей? Федя?!

- На том покончим... - не слушая, загремел Федор. - Чтоб об этом больше молчок! Ни слова!! Ежели жить хочешь... в семье...

И жили они - другие и не скажут, что плохо. Федор был суров и малоразговорчив, а в праздник или день рождения обязательно какой-нито подарок сделает. По большей части пустяковый - бумажный платок или стеклянную брошку. Да в цене ли дело! И к Семке относился вроде ровно, ни в чем не выделяя от остальных детей. Но иногда, как вот сегодня, вроде бы ни из-за чего схватывался со старшим сыном. И еще ночами иногда находило на него что-то, он чуть не до света лежал холодный, не шевелясь, и Анна видела в полутьме сухой блеск его глаз. Она уже знала, что это значит.