Розы для киллера   ::   Александрова Наталья

И верно, тот опомнился, посмотрел просительно, потом вытащил из кармана сотенную и сказал:

— Я Свете платил за букет триста, тебе бы тоже столько дал, но если скажешь, куда дела букет, эта — твоя. — Он показал сотенную.

Кристинка оживилась:

— Давно бы так, а то обзывается. Мужик тут приходил, такой лохматый. — Она покрутила руками. — Выбрал тот букет, говорит, его даме он очень понравится.

— Давно был?

— Минут семь.

— Говори толком — мужик молодой, старый?

— Помоложе вас будет, но не молодой.

— Одет как?

— А я помню? — огрызнулась Кристинка, но странный тип помахал перед ней сотенной, и она стала добросовестно вспоминать: — Без шапки, куртка не то синяя, не то серая, мне из окна не разглядеть было, росту вроде среднего… да все равно вы его не догоните!

— Не твое дело! — Мужчина сунул Кристинке деньги и очень быстро побежал к метро.

Глядя ему вслед, Кристинка пожала плечами.

***



Я — бабушка. Не подумайте, что я этим хвастаюсь, потому что мне тридцать восемь лет, а внуку два месяца. Этакое свинство устроила мне, естественно, собственная дочь, ей сейчас восемнадцать. Девка она у меня выросла красивая, но не то чтобы глупая, а с ленцой, даже не то чтобы с ленцой, а слишком спокойная. Как-то ничего ей в жизни не надо, ждет, что все само собой придет и получится. А когда это в жизни все само собой выходило? И раньше-то такого не было, а уж в наше время и подавно.

Как я уже говорила, дочка у меня удалась — высокая, волосы хорошие, темные, глаза яркие, белозубая. Внешностью она вся полностью в мою свекровь — красивая была женщина, земля ей пухом, но, не в пример дочери, работящая. А зато характер у дочки папочкин, то есть моего бывшего муженька — все бы ему на диване лежать да телевизор смотреть. Долго я боролась с дочкой. Пробовала искоренить папочкины недостатки, но гены есть гены, против природы не попрешь. Поэтому я смирилась.

Десять классов Лизавета закончила, это верно, но об институте не могло быть и речи — у меня бы не хватило ни физических, ни моральных сил, чтобы заставлять ее учиться пять лет.

Продавщицей в магазин я отдавать ее не хотела: проторгуется — навесят все на нее. А мне потом выплачивать, поэтому я потихоньку пристраивала Лизку работать под своим присмотром. Сама я за последнее время где только не работала. Вообще-то когда-то давно я работала в государственной организации и считалась программистом, но, скажу честно, не очень хорошим. Во всяком деле нужен талант, это бесспорно. Чтобы никому из нас, женщин-программистов, не было обидно, нас сократили всем отделом, а дальше каждая устраивалась, как умела. У меня не было ни крутого мужа, ни влиятельных знакомых, ни даже любовника, который бы меня содержал, а была только дуреха-дочка, камнем висящая на шее; правда, был еще любимый человек, но об этом после.

Куда только я ни пыталась приложить свои силы! Работала рекламным агентом в бесплатной газете — ездила по различным фирмам и предлагала им заказывать у нас рекламу. Была агентом по недвижимости. Распространяла газеты, торговала косметикой и канцелярскими принадлежностями. Собирала подписи на выборах в городское Законодательное собрание. И всюду пыталась пристроить с собой Лизавету, но у нее плохо получалось.

Любимое времяпрепровождение моей дочери — сидеть перед зеркалом и расчесывать свои длинные волосы. Не могу не признать, что вид в зеркале достаточно приятный, но нельзя же заниматься этим целыми днями, просто нарциссизм какой-то! И пока я билась как рыба об лед, пытаясь заработать денег на еду и одежду в жуткой суете и беготне, меня вдруг осенило — Лизку надо выдать замуж заграницу! Неужели не найдется иностранца, который не клюнул бы на этакую красоту! Подыщем какого-нибудь немца или шведа.