Хмельницкий (Книга третья)   ::   Ле Иван

Оказывается, для свадебной церемонии священники использовали совсем не церковную кантату.

- Что-то перестарались отцы праведные с казаками, совсем не свадебные песни поют для нас, Ганна, - с улыбкой прошептал Богдан на ухо своей невесте.

- Ну и что же, пусть поют! Я не прислушиваюсь к этому, лишь бы пели, как поют и наши с тобой души. Опоздали мы пропеть свои песни, так уж и не возражай. Поздний мед такой же сладкий, хотя и утратил аромат первого цветения.

- Поздний мед, говоришь, Ганна? Да я согласен пить и деготь, вспоминая о нашей первой встрече. "А, цыц ты, пакостный!.." - крикнула ты на злющего пса, лаявшего на привязи. Никогда не забуду ни слов этих, ни твоего голоса. Как первое признание прозвучали они для меня. Ведь это меня защищала ты, Ганна! - крепче сжимая ее руку в своей, промолвил Богдан.

Ганна с благодарностью взглянула на Богдана, словно подтвердила, что и она помнит все это. На ее лице расцвела улыбка.

- Да, так было, - по-женски вздохнула она. - Спасибо, напомнил мне о радостном дне нашей юности...

За молодыми ехали конные казаки. Впереди Карпо Полторалиха вел оседланного Богданова коня, на котором он возвратился после победы под Батогом. За ним ехали полковники Джеджалий и Богун, на скрещенных саблях, покрытых ковриком, они везли гетманскую булаву. А дальше около десятка пар старшин на конях на таких же скрещенных саблях везли чужеземные клейноды, добытые Хмельницким в боях, в бурные годы его гетманской и казацкой славы. Затем ехал на ретивом жеребце Мартын Пушкаренко, высоко подняв правой рукой драгоценный пернач, подаренный французским графом Конде. Позади на вороном коне с поднятой для торжественного приветствия саблей гарцевал молодой полковник Иван Серко, наконец вернувшийся из Франции.

Возле ворот гетманской усадьбы стояла четверка белых лошадей, запряженных в разукрашенную карету. Белые арабские кони прядали ушами, испугавшись длинной пестрой процессии, проходившей по улице, веселых криков чигиринцев. Управлял ими Матулинский.

Эти кони вывезли карету с женихом и невестой на взгорье по дороге на Субботов. Богдан и Ганна сидели молча, словно угнетенные этой последней торжественностью в их жизни.

А на холме, когда уже вдали показался Субботов, карету снова окружили конные казаки полковника Вешняка. Богдан велел Матулинскому остановить лошадей и вышел из кареты поздороваться с казаками. Ганна осталась в карете.

- Может быть, поедешь без меня и похлопочешь с братом Иваном о приеме гостей? - спросил, словно советовался с нею. Но Ганна поняла, что он не советовался, а приказывал. Он уже несколько дней нетерпеливо ждал возвращения Федора Вешняка из "Москвы.

- Здравствуй, друг, рад видеть тебя! - воскликнул Богдан, идя навстречу соскочившему с коня Вешняку.

А Ганна поехала по субботовской улице к восстановленной усадьбе. Следом за ней двинулся и свадебный кортеж с гетманскими клейнодами, свидетелями его воинской славы.

Вешняк сообщил гетману о том, что вместе с ним приехали послы и что уже добились соглашения с царем.

- А вот к тебе, Богдан, еще гости! - указал Вешняк на толпу людей, стоявших возле оседланных коней.

Он словно окаменел, только теперь присмотревшись к этим людям. Затем быстро прошел вперед и прямо упал на грудь дальнего гостя. Из далекой балканской страны снова прибыл к нему посол болгарского народа Петр Парчевич! И вдруг подумал о том, как много еще надо сделать ему и потомкам.

- О стремлении болгарского народа я напомню его величеству царю Алексею Михайловичу!.. - пообещал Хмельницкий Парчевичу, когда они уже приближались к воротам его субботовской усадьбы. Там брат Ганны полковник Иван Золотаренко принимал гостей.

...Вот так было! Летели годы, сгорали в пламени освободительной войны лучшие сыновья вольнолюбивого народа.