За Отчизну (Часть первая)   ::   Царевич Сергей

Пришел Ратибор, старший сын хозяина. Хозяйка и служанка внесли сковороды и миски. На столе лежали огромные буханки хлеба и стояли жбаны пива. На сковородах шипели, наполняя комнату крепким ароматным запахом, жареные колбасы, заправленные яйцами, чесноком и салом. Войтех опустился в кресло, остальные расселись на скамьях и, вооружившись ножами, отрезали себе по доброму ломтю хлеба. Текла положила каждому на хлеб яичницы и по хорошему куску ароматной колбасы. Все ели, держа колбасу в руках; сало текло на пальцы и по губам. Ели молча, с аппетитом здоровых людей, умеющих и крепко трудиться и хорошо поесть. Когда последние куски колбасы исчезли со стола, Текла разлила в большие глиняные кружки пиво. Войтеху пиво было подано в массивной кованой серебряной кружке с замысловато украшенной крышкой. Войтех отхлебнул из кружки, поставил ее на стол и, утирая усы и бороду, недовольно обратился к Ратибору - парню лет семнадцати, такому же рослому, как отец, и такого же атлетического сложения. Да и лицом Ратибор напоминал отца - те же резкие черты, энергичный, выдвинутый вперед подбородок, только глаза у юноши были не карие, как у Войтеха, а темно-синие, серьезные и спокойные. - Скажи мне на милость божию, сынок, за какие такие грехи послал мне тебя господь бог? Вот терплю, терплю, но ведь когда-нибудь и мое терпение прорвется... Железо и то рвется... Ратибор тоже поставил свою кружку и исподлобья смотрел на отца. А тот продолжал все тем же ворчливым тоном: - Вчера иду я от пана Болеслава из Градца - ходил к нему получить за прошлогоднюю работу, еще в день святого Штепана сдал ему новый щит да две секиры, но у благородного пана расплатиться то времени нет, то денег. Да. Так вот, возвращаюсь я от пана Болеслава и едва только дошел до моста, как навстречу мне идут коншель9 Карл Тимбель да старшина плотников Якоб Зейдель. Ну, поздоровались, как честные пражане, а коншель мне и говорит: "Если твой Ратибор еще раз с кем подерется из наших, быть ему на эшафоте". И оба поклялись в этом святым таинством. Оказывается, ты в прошлую среду успел проломить голову сынку какого-то немецкого купца. Так ведь? Не хвастаясь, скажу: оружейника Войтеха Дуба у нас в Праге все уважают - не только чехи, но даже и немцы. И такой стыд мне терпеть! Вот вырастил себе в утешение на старости лет сыновей: один драчун, а другой... - Тут старик только безнадежно махнул рукой. - Прости, отец, набрехал тебе коншель: никому я голову не проломил, хотя и следовало бы... Один купеческий сынок стал при мне нашего мистра Яна из Гусинца ругать и всячески поносить. Ну, я ему сказал, чтобы нашего Яна он не трогал, а ежели ему кого из духовенства хочется поносить, так пусть найдет кого другого... ну хоть, для примера, ихнего немца - преподобного Альбика Вышеградского. А он, вместо того чтобы ответить, как подобает разумному человеку, полез в драку. А я ведь не девочка, чтобы меня можно было кулаком напугать и сдачи не получить! Вот и дал ему чуточку... - Что ты нашего Яна в обиду не дал, это правильно, но все ж таки, Ратибор, не шути с огнем, сам ведь знаешь, какое нынче время: весь магистрат Праги - немецкий. Раздразнишь их - так и собьют тебе голову... Ратибор откинул упавшие на лоб светло-русые волосы и, разгорячившись, перебил отца: - Но что должен делать всякий честный чех, когда при нем немецкий бездельник затрагивает своим грязным языком гордость нашего народа нашего Яна из Гусинца и его друзей? Что в таком случае, по-твоему, отец, должен делать каждый истинный чех? - Бить их, как бешеных свиней! - вырвалось у старика, и он с силой стукнул тяжелой кружкой о стол так, что пиво выплеснулось на скатерть. Заметив, что все сидящие за столом слушают его с удивлением, Войтех опомнился и, видимо, смутившись, сразу замолчал и стал жадно тянуть пиво.