Жизнь и дела Василия Киприанова, царского библиотекариуса   ::   Говоров Александр

Тут его окликнул Преображенский поручик, который прибыл с тем самым улыбчивым господином, и объявил:

- Гвардии майор и кавалер Андрей Иванович Ушаков просит вашего батюшку, библиотекариуса Василья Киприанова, непременно пожаловать на ассамблею, которая состоится на святой. И вас также, - слегка поклонился он оторопевшему Бяше и даже приложил два пальца к треуголке. - Менуэт танцуете? Будут танцы и все прочее, что для младых юношей особливую приятность имеет.

Он подмигнул Бяше и состроил черным усом гримасу. Затем удалился четким шагом в гулкий сумрак башни.

"Ну и ну!" - сказал про себя Бяша и побежал домой.

На улицах между тем все сделалось вдруг по-иному. Люди суетились еще стремительней и бестолковей, какие-то бабы и дети бежали в одну сторону, крича: "Колодников выпускают!" В морозном воздухе поднялся трезвон всех колоколов, хотя для сочельникового боя было еще рано.

Дома ждала его куча новостей.

- Государь выздороветь изволил! - радостно сообщил отец. - Только что в церкви объявляли. Царская милость - колодников освободили, недоимки простили.

Баба Марьяна принесла четверть вина прямо в мастерскую, отец разлил по глиняным кружкам.

- Виват! - закричали все.

- Виват государю нашему Петру Великому, отцу отечества! - громче всех крикнул Бяша, у которого от глотка пенной закружилась голова.

А подмастерье Алеха спешил ему рассказать, что обер-фискал действительно привез указ об ассамблее на святках и уже некоторым закоренелым домоседам и домоседкам якобы успел пригрозить, что под караулом их на танцы доставит.

Святки - это двенадцать дней непрерывных праздников. Тут и Рождество, и колядки, и купание в проруби на Ердань-реке. Тут и Новый год, и огненные потехи, когда каждый двор иллюминирован чадящей плошкой, а в морозное небо взметаются, рассыпаясь, разноцветные ракеты.

Архиереи грозят с амвонов: "Не смейте затевать игрищ, не смейте гаданьями грешить!" Куда там! Тут же, возле церквей, и скачут, и на ходулях ходят, и в бубны бьют: "Трах, трах, тарарах, едет баба на волах!"

Мчится, набившись в розвальни, куча ряженых - в харях, в личинах. Свистят, гогочут, богохульствуют: "В Москве, на доске, па горячем песке!.." А тут еще и ассамблея!

У Киприаповых народ смирный, работящий. Для всяческих дел эти двенадцать дней гульбы - нож острый. Но что поделаешь - отец блюдет все церковные установления. Сам, правда, в ряженых не ездит, но, коль нагрянут родичи или кто-нибудь из торговой братии, Киприанов ужасается, делая вид, что не распознал под козьей мордой кума, а под вывороченным тулупом какого-нибудь начальника из Ратуши.

Наутро постенает, держась за разламывающийся затылок, и будет потом весь праздник кидать взгляды в угол, где на рабочем столе дожидается недоконченная ландкарта Московской губернии...

Второго генваря прибежал с поздравлениями Бяшин друг Максимка Тузов, в просторечии Максюта, сиделец из Суконного ряда. На Максюте новенький немецкий полукафтанчик с зернеными пуговицами, по воротнику расшит канителью. И башмаки у него с пряжками, телятинные, и на буйных кудрях вместо привычного колпака - треуголка с позументом.

- Максюта, огарышек ты мой! - встретила его баба Марьяна, которая жалела парня за неприкаянное сиротство. Окоченел же ты, уши-то, глянь, сизые! Надел бы малахай, валеночки!

Федька-непочетчик загрохотал:

- Да ты погляди лучше, каков он жених! Кровь с молоком! Он небось на кафтан да на треуголку два лета копил. А ты - малахай!

Максюта повернулся к Федьке спиной и увел Бяшу в нижние сени, за штабель кирпича, - секретничать.

- На ассамблею идешь? - спросил он.

Ему уже все было известно - и то, как Бяша на Сухаревке с обер-фискалом познакомился, и то, как перед Новым годом Киприановых посетил сержант из губернского правления в сопровождении барабанщика.