Будем как солнце. Книга символов   ::   Бальмонт Константин

Молитесь же!» И наш палач воздушный,

Вдруг изменяя свой небесный вид,

Встает как Дьявол, бледный и бездушный,—

Того, другого между нас разит,

Лишь манием руки, лишь острым взглядом,

И алый мак цветет, горит, грозит.

И мы, на миг живые — с трупом рядом,

Дрожим, сознав, что мы осуждены,

За то, что бросив Рай с безгрешным садом,

Змеиные не полюбили сны.



ЧЕРНЫЙ И БЕЛЫЙ



Шумящий день умчался к дням отшедшим.

И снова ночь. Который в мире раз?

Не думай — или станешь сумасшедшим.

Я твой опять, я твой, полночный час.

О таинствах мы сговорились оба,

И нет того, кто б мог расторгнуть нас.

Подвластный дух, восстань скорей из гроба,

Раскрыв ресницы, снова их смежи,

Забудь, что нас разъединяла злоба.

Сплетенье страсти, замыслов, и лжи,

Покорное и хитрое созданье,

Скорей мне праздник чувства покажи.

О, что за боль в минуте ожиданья!

О, что за блеск в расширенных зрачках!

Ко мне! Скорее! Ждут мои мечтанья!

И вот на запредельных берегах

Зажглись влиянья черной благодати,

И ты со мной, мой блеск, мой сон, мой страх.

Ты, incubus таинственных зачатий,

Ты, succubus, меняющий свой лик,

Ты, первый звук в моем глухом набате.

Подай мне краски, верный мой двойник.

Вот так. Зажжем теперь большие свечи.

Побудь со мной. Диктуй свой тайный крик.

Ты наклоняешь девственные плечи.

Что ж написать? Ты говоришь: весну.

Весенний день и радость первой встречи.

Да, любят все. Любили в старину.

Наложим краски зелени победной,

Изобразим расцвет и тишину.

Но зелень трав глядит насмешкой бледной.

В ночных лучах скелетствует весна,

И закисью цветы мерцают медной.

Во все оттенки вторглась желтизна,

Могильной сказкой смотрит сон мгновенья,

Он — бледный труп, и бледный труп — она.

Но не в любви единой откровенье,

Изобразим убийство и мечту,

Багряность маков, алый блеск забвенья.

Захватим сновиденья налету,

Замкнем их в наши белые полотна,

Войну как сон, и сон как красоту.

Но красный цвет нам служит неохотно,

Встают цветы, красивые на вид,

Ложатся трупы, так правдиво-плотно,—

Но вспыхнет день, и нас разоблачит,

Осенний желтоцвет вольется в алость

И прочь жизнеподобие умчит.

На всем мелькнет убогая усталость,

В оттенках — полуглупый смех шута,

В движеньях — неумелость, запоздалость.

Во всем нам изменяет красота,

Везде мы попадаем в паутину,

Мы поздние, в чьем сердце—пустота.

Отбросим же фальшивую картину,

Неверны мы друг другу навсегда,

Как в разореньи слуги господину.

Мой succubus, что ж делать нам тогда?

Теперь-то и подвластны нам стихии,

Земля, огонь, и воздух, и вода.

Мы поняли запреты роковые,

Так вступим в царство верных двух тонов.

Нам черный с белым — вестники живые.

И днем и ночью — в них правдивость снов,

В одном  всех красок скрытое убранство,

В другом — вся отрешенность от цветов.

Как странно их немое постоянство,

Как рвутся черно-белые цветы,

Отсюда—в междузвездное пространство.

Там дышит идеальность черноты,

Здесь—втайне—-блеск оттенков беспредельных,

И слышен гимн двух гениев мечты:

«Как жадным душам двух врагов смертельных,

Как любящим, в чьем сердце глубина,

Как бешенству двух линий параллельных,—

Для встречи бесконечность нам нужна».



ВЕЧЕРНИЙ ЧАС



Волшебный час вечерней тишины,

Исполненный невидимых внушений,

В моей душе расцвечивает сны.

В вечерних водах много отражений,

В них дышит Солнце, ветви, облака,

Немые знаки зреющих решений.

А между тем широкая река

Стремит вперед свободное теченье,

Своею скрытой жизнью глубока.

Минувшие незнанья и мученья

Мерцают бледнолицею толпой,

И я к ним полон странного влеченья.

Мне снится сумрак бледно-голубой,

Мне снятся дни невинности воздушной,

Когда я не был — для других — судьбой.

Теперь, толпою властвуя послушной,

Я для нее — палач и божество,

Картинность дум — в их смене равнодушной.

Но не всегда для сердца моего

Был так отвратен образ человека,

Не вечно сердце было так мертво.