Сами по себе   ::   Болмат Сергей

Ко входу, над которым уже замерцало, загораясь, неоновое слово "Токио", вела узкая дорожка, вымощенная унылыми бетонными плитками. За стеклом сидели посетители. Две симметричные старушки, одновременно окунающие стальные ложечки во взбитые сливки. Мужчина с газетой. Вылитый Валентин Викторович тридцать лет тому назад: интеллигентское черное пальто, богемная чашка кофе, раздел культуры, эклектический фильм Феллини, коммунистическая керамика Пикассо. Мужчина держал развернутую газету целиком, не складывая. Он почувствовал взгляд Евгении Петровны и обернулся. Увидел свое отражение в стекле, посмотрел на себя с удовольствием и шумно перевернул страницу. Кто еще? Одинокая пожилая девушка, любительница амаретто, невнятные синхронно-аутентичные молодые люди в глубине, трое или четверо, одинаково одетые, пьющие одинаковое пиво, стереотипный пенсионер в углу со своим стереотипным прошлым. Буфетчица, небрежно расставляющая сладости в подсвеченной витрине, поворачивающая вазочки яркой клубничкой наружу, снимающая длинным лакированным ногтем волос с крема. Жизнерадостная официантка с подносом, элегантно лавирующая между столиками. Задела газету. Мужчина посмотрел. Улыбнулась, прошла мимо. Чашечку кофе старушкам. Мужчина запоздало улыбнулся в ответ, повернул голову, снова с удовольствием посмотрел на себя. Из-за окна сквозь его лицо проступал пейзаж, ненамного более реальный, чем он сам, отраженный посетитель, слегка подпорченный радужными разводами на стекле. Официантка наклонилась над соседним столиком, поставила в центр большую тарелку с пирожными, расставила три чашки кофе, вопросительно продемонстрировала трем мужчинам стакан апельсинового сока. - Кому? - Мне. Харин посмотрел на нее мельком, кивнул. Официантка снова профессионально улыбнулась, поставила перед ним стакан и пошла обратно. Она хорошо знала этот взгляд. К такому взгляду полагалось совершенно безразличное лицо. Лицо у Харина было какое надо. К такому лицу полагались еще как минимум два телохранителя. Они сидели за столиком по обе стороны от Харина и нерешительно трогали раскаленные кофейные чашки. Один из них уже разрывал крупными тупыми пальцами пакетик искусственного сахара. Харин пододвинул к себе тарелку и внимательно осмотрел пирожные. Три "наполеона" и две корзиночки со взбитым кремом. Он подумал и аккуратно взял с тарелки захрустевший пышный "наполеон". Косточки пальцев были у него со шрамами. Когда-то здесь под кожей находился обыкновенный свечной парафин, и кулаки были размером с хороший будильник каждый. Ударом кулака Харин мог пробить входную дверь какого-нибудь незадачливого должника. Три года назад времена изменились. По крайней мере Харину три года назад определенно показалось, что времена изменились. Возможно, он сам тогда, три года назад, первый раз изменился но он об этом как-то особенно не задумывался. Три года назад он был уверен, что времена изменились и что нужно что-то делать, эволюционировать. Для начала он решил удалить парафин. В косметической клинике Харин познакомился со стриптизеркой, которой делали в общей сложности тридцать две пластические операции. Когда она рассказала ему об этом, он первый раз в жизни почувствовал себя старым. За три года он многое успел. Телохранители лениво огляделись по сторонам. Харин подержал пирожное, примерился и откусил порядочный кусок с угла. Облачко сахарной пудры поднялось над пирожным, крошки посыпались на черные шелковые итальянские брюки, две толстые полоски крема выдавились по бокам. Харин едва успел подхватить одну из них языком. На лбу у него заблестели капельки пота. - История, однако, гениально права. Валентин Викторович смотрел на Харина влюбленным взглядом естетсвоиспытателя. - Не понимаю, - живо откликнулась Ксения Петровна. Она обернулась.