Домик в Коломне   ::   Пушкин Александр Сергеевич

VI



Ну, женские и мужеские слоги!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

VII



Октавы трудны (взяв уловку лисью,

Сказать я мог, что кисел виноград).

Мне, видно, с ними над парнасской высью

Век не бывать. Не лучше ли назад

Скорей вести свою дружину рысью?

Уж рифмами кой-как они бренчат —

Кой-как уж до конца октаву эту

Я дотяну. Стыд русскому поэту!

VIII



Но возвратиться все ж я не хочу

К четырехстопным ямбам, мере низкой.

С гекзаметром… о, с ним я не шучу:

Он мне невмочь. А стих александрийской?..

Уж не его ль себе я залучу?

Извивистый, проворный, длинный, склизкой

И с жалом даже — точная змия;

Мне кажется, что с ним управлюсь я.

IX



Он вынянчен был мамкою не дурой

(За ним смотрел степенный Буало),

Шагал он чинно, стянут был цезурой,

Но пудреной пиитике назло

Растреплен он свободною цензурой —

Учение не впрок ему пошло:

Hugo с товарищи, друзья натуры,

Его гулять пустили без цезуры.

X



От школы прежней он уж далеко,

Он предался совсем другим уставам.

Как резвая покойница Жоко [3] ,

Александрийский стих по всем составам

Развинчен, гнется, прыгает легко —

На диво всем парнасским костоправам —

Они ворчат: уймется ль негодяй?

Какой повеса! экий разгильдяй!..

XI



О, что б сказал поэт законодатель [4] ,

Гроза несчастных, мелких рифмачей,

И ты, Расин, бессмертный подражатель,

Певец влюбленных женщин и царей,

И ты, Вольтер, философ и ругатель,

И ты, Делиль, парнасский муравей,

Что б вы сказали, сей соблазн увидя,—

Наш век обидел вас, ваш стих обидя.

XII



У нас его недавно стали гнать

(Кто первый? — можете у Телеграфа

Спросить и хорошенько все узнать). [5]

Он годен, говорят, для эпиграфа

Да можно им порою украшать

Гробницы или мрамор кенотафа,

До наших мод, благодаря судьбе,

Мне дела нет: беру его себе.

Сии октавы служили вступлением к шуточной поэме [6] , уже уничтоженной.

Восьмая строфа (с другой редакцией окончания) имела в рукописи продолжение:

И табор свой писателей ватага

Перенесла с горы на дно оврага.

*



И там колышутся себе в грязи [7]

Густой, болотистой, прохладной, клейкой,

Кто с жабой, кто с лягушками в связи,

Кто раком пятится, кто вьется змейкой…

Но, муза, им и в шутку не грози —

Не то тебя покроем телогрейкой [8]

Оборванной и вместо похвалы

Поставим в угол «Северной пчелы» [9] .

*



Иль наглою, безнравственной, мишурной

Тебя в Москве журналы прозовут,

Или Газетою Литературной

Ты будешь призвана на барский суд, —

Ведь нынче время споров, брани бурной.

Друг на друга словесники идут,

Друг друга жмут, друг друга режут, губят

И хором про свои победы трубят.

*



Читатель, можешь там глядеть на всех,

Но издали и смейся то над теми,

То над другими. Верх земных утех

Из-за угла смеяться надо всеми.

Но сам в толпу не суйся… или смех

Плохой уж выйдет: шутками однеми

Тебя как шапками и враг и друг,

Соединясь, все закидают вдруг.

*



Тогда давай бог ноги… Потому-то

Здесь имя подписать я не хочу.

Порой я стих повертываю круто,

Все ж, видно, не впервой я им верчу,

А как давно? того и не скажу-то.

На критиков я еду, не свищу.

Как древний богатырь —а как наеду…

Что ж? поклонюсь и приглашу к обеду.

*



Покамест можете принять меня

За старого, обстрелянного волка

Или за молодого воробья,

За новичка, в котором мало толка.

У вас в шкапу, быть может, мне, друзья,

Отведена особенная полка,

А может быть, впервой хочу послать

Свою тетрадку в мокрую печать.

*



Когда б никто меня под легкой маской

(По крайней мере долго) не узнал!

Когда бы за меня своей указкой

Другого строго критик пощелкал,

Уж т�