Дура   ::   Ашар Марсель

В сентябре прошлого года один свидетель видел, что у вас на руках и ногах были следы побоев.

Жозефа. Это продавщица табачного киоска вам сказала?

Севинье. Действительно, мадемуазель Робийар.

Жозефа. Вечно она лезет не в свои дела!

Севинье. Но она говорила в ваших интересах!

Жозефа. Когда у нее сын родился через три месяца после свадьбы, я говорила кому-нибудь, что так не бывает? Я поднимала какой-нибудь шум?

Севинье. Во всяком случае, бесспорно установлено, что в течение этого лета между вами и Остосом часто вспыхивали ссоры.

Жозефа. Часто!

Севинье. И такие бурные, что мешали спать вашим соседям в деревне.

Жозефа. О-ля-ля!

Севинье. Что вас так смешит?

Жозефа. Да то, что не ссоры наши им мешали, а примирения!

Севинье (притворяясь восхищенным). Правда?

Жозефа. Вы, парижане, больше говорите, чем делаете, это все знают. А он – делал больше, чем говорил.

Севинье. Неужели!

Ж.озефа. Он вообще мало говорил. Я, например, ему все рассказывала, даже самое плохое. Он же от меня все скрывал, даже хорошее. У каждого в любви свои странности.

Севинье. Неужели?

Жозефа. В Париже он целыми днями просиживал у окна не раскрывая рта. И даже по ночам иногда к окну садился. И время от времени бросался на меня.

Севинье. От нечего делать, наверно.

Жозефа (не чувствуя насмешки). Говорил он со мной много только про бой быков. Во Франции он видел всего две или три корриды. Но знал всех тореадоров. Он мне о них рассказывал. О севильской школе, о кордовской и о рондосской. О Манолете и Бельмонте. Помню, недели две тому назад он читал мне в газете «Руедо» о корриде Луи Домингина в Мехико. (Говорит, как со знатоком.) Как он заставил бороться быка Мансо. Потрясающе!.. Луи Домингин сам вонзил бандерильи. И Мигель передо мной проделал все его движения с мулетой.

Севинье. Неужели?

Жозефа. Он получил оба уха, хвост и ногу. Это очень редко. Даже в Мехико. (Тихо, с надрывом.) Оле! Домингин! (Рыдает.)

Севинье (вопросительно кивнув головой в сторону Морестана, шепотом). Что вы на это скажете?

Морестан. Комедия все это!

Жозефа бесшумно плачет, потом вдруг шмыгает носом.

Севинье (несколько свысока, но чувствуется, что он тронут). Высморкайтесь!

Жозефа. У меня нет платка.

Морестан (ехидно) . Еще бы! С бельем у нее отношения…

Севинье (перебивая). Не расслышал?

Морестан (поспешно). Ничего, господин следователь.

Севинье хочет достать Жозефе платок из нагрудного кармана, но вспоминает –  по сентиментальности или застенчивости, –  что вытирал им след от поцелуя жены. Находит носовой платок в другом кармане и протягивает его Жозефе.

Жозефа. Спасибо. (Громко сморкается.) Я плакать не люблю, только грязь разводить.

Севинье. Успокоились?

Жозефа. Да. Простите. Больше не буду. Можете взять ваш платок.

Севинье. Держите пока, на всякий случай. (Внезапно.) Вы знали, что он собирался жениться?

Жозефа. Да.

Севинье. Кто вам сказал?

Жозефа. Он сам, за день до…

Севинье. До смерти?

Жозефа (поправляя). До убийства, его ведь убили!

Севинье. Вы его убили?

Жозефа. Не говорите глупостей!

Севинье. Вы чувствовали, что он изменяет вам.

Жозефа. Изменяет мне в моей постели?

Севинье. И потому, что он вам изменяет…

Жозефа (прерывая). Я могла бы его удержать, если бы пустила в ход «что-то такое, что во мне есть». Но я не захотела.

Севинье (меняя тон). Возможно, у вас на то были свои причины? (Чувствуется, что он придает этому вопросу большое значение.)

Жозефа. Я не захотела в его интересах.

Севинье (с иронией). Какое сердце!

Жозефа. Я вся – одно сердце! Я вся на виду. Ума у меня с наперсток, но зато сердца – сколько душе угодно!

Морестан (сквозь зубы) . Насчет ума тоже еще посмотрим!

Жозефа. Я твердила ему с утра до вечера: «У тебя есть невеста. Она богата. Она красива». (Комментируя.) Это – чтобы ему было приятно.