Фьезоланские нимфы   ::   Боккаччо Джованни

LXIII



Вдруг — как без пастуха бегут барашки

От волка перепуганной толпой,

Туда, сюда — и мечутся, бедняжки,

Блея во весь дрожащий голос свой;

И лисьи как почуявши замашки,

Затрепыхав, летят скорей домой

И бьются куры, и кудахчут дико,

Пока в курятнике замрут без крика, —

LXIV



Так нимфы милые бегут в тревоге,

Его увидя, «ах!» и «ох!» кричат,

Для бега обнажив высоко ноги

Прелестные, поднявши свой наряд,

Не отвечают, яростны и строги,

Хватают луки и спешат, спешат

Пологим берегом к горе, к пещере,

Как дикие затравленные звери.

LXV



А Африке кричит им: «Подождите!

Постойте! Дайте слово произнесть!

Я зла не мыслю делать вам, поймите,

Не посягну на вашу жизнь и честь!

Я пошутил! Напрасно вы бежите!

Мне надобна веселость, а не месть:

Ведь вы себе во мне найдете друга,

А вот бежите сразу с перепуга».

LXVI



Но что твое отчаянье, моленье!

Они бегут проворно, что есть сил, —

И ты остался вновь в уединенье,

Какого бы ответа ни просил.

Их не преследуй: всякое стремленье

Их ярый бег равно б опередил:

Летят на ветер все твои приманки,

Уже не остановятся беглянки.

LXVII



Мгновенно нимфы были так далеко,

Что он уж их из виду потерял.

Остановился бедный одиноко,

А сам душой терзался и страдал

По девам диким странно и жестоко.

«Теперь — увы! — что делать? — повторял. —

Мне ни одной из них не видеть боле,

И ждать могу от них лишь худшей доли.

LXVIII



Что все мои приманки и моленья,

Что и молчанье, хоть молчал бы я!

Того не взять и силой, без сомненья,

Что просто мне сказали б, не тая.

Когда б хоть выведать предподоженья,

Где мне искать, где Мензола моя!

Когда б я знал, куда она сокрылась!

Брожу, как будто солнце вдруг затмилось».

LXIX



Все поиски его так развлекали —

И к Мензоле стремленье, все сильней,

И нимфы, что в долинке распевали

Под тенью свежих веявших ветвей,

И бег за ними — как они бежали! —

О, лишь узнать о Мензоле своей, —

Что не приметил он: уж вечер близок,

И солнца — лик уж не горяч и низок.

LXX



И вот, раздумчивый и огорченный,

Досадуя, что рано ночь идет,

Походкой медленной и утомленной

Он стал сходить с пещеристых высот.

Здесь поздно оставаться, искушенный,

Боялся он: в лесу густом вот-вот

Зашевелится к ночи гад ползучий:

Укус его тебя отравит жгучий.

LXXI



Так повернул он на дорогу к дому.

Весь день он крошки хлеба не видал,

И ждать его пришлось отцу седому,

Что в грусти и тревоге размышлял:

Уж не попался ль зверю он какому,

А тот его, пожалуй, растерзал, —

Кто знает? И тоскует он о сыне,

А вот его все нету и в помине.

LXXII



Еще страшил его и гнев богини,

Что мог его всечасно поразить:

Всегда враждебная к их роду, ныне

Его Диана может и убить.

Или, по жалости и благостыне,

Хоть в дерево иль камень обратить.

И, останавливаясь, ждал тревожно:

Не то, так это — все тетерь возможно.

LXXIII



А солнце уж достигнуло заката

И скрылось, и последний свет исчез,

И вышли звезды, и луна богато

Сияла в чистом воздухе небес;

Не слышно соловья, и, мглой объята,

Иная птица оглашает лес,

Неведомая времени дневному.

В ту пору Африке подходит к дому.

LXXIV



Вошел — и сына с радостью встречает

Великою заждавшийся отец:

Ни зверь, ничто ему не угрожает,

И невредим вернулся молодец.

И мать спешит и с плачем обнимает,

Жалеет: «Цветик нежный! Наконец!

Где пропадал ты, мой сыночек милый?

Я вся измучилась в тоске унылой».

LXXV



Так и отец расспрашивал не строго, —

Да где ж он был, да целый день не ел? —

А тот, собою овладев немного,

Оправдываться начал, как умел.

В любви была надежная подмога:

Ведь истинно влюбленных благ удел —

Он душу, утончая, научает, —

И юноша, лукавя, отвечает:

LXXVI



«Со мной, отец мой, случай был чудесный.

Я лань увидел там, среди холмов.