Куриная слепота   ::   Коляда Николай Владимирович

Семнадцать лет как раз. А я была молоденькая девушка, мы с ним это – понимаете, да? (Смеётся.) Дружила. Зорро не говорите. Ревнует. Девочкам, Саре и Двойре, можно слушать, они не расскажут. Митю в колонию, в детскую сперва, таскали, таскали, отсидел сколько-то там, семь или десять, типа того что, лет. Он психический стал, нездоровый, его даже насильничали в тюрьме там эти гады, он не мужчина уже, у него справка есть. Я его люблю за то, что молодость вспоминаю, как на него погляжу, как мы дружили, когда он здоровый был. Да и Толя-то мой – ну, понимаете, нет?

ЛАРИСА. Нет.

НАТАЛЬЯ. Потом расскажу. Так вот. Да. (Пауза.) Всё бы не так, знать-то, склалося, если бы не папа его, если бы не водка эта. А бабушка его из тюрьмы дождалась и померла. А я другого нашла, как его в тюрьму. Быстро довольно-таки, к счастью. Зорро его зовут. Зорро. Посмотрела вокруг, увидела Зорру, он не кривой, не раненый, с руками-ногами, ну, думаю – выйду за него.

ЛАРИСА (Держит трубку у уха, смотрит поражённо на Наталью, на Митю.) Кого насильничали? Кого, кто, какое Зорро? Что вы мозгами тут брякаете?

НАТАЛЬЯ. Муж, муж мой, Зорро. Так его зовут. Вообще – Петя. Явится сейчас, увидите, он улицы штанами подметает, работать не любит, а пить – в три горла.

ЛАРИСА. Ничего не понимаю. (В трубку.) Алекс?! Соединилось! Как там Москва? Я не кричу, плохо слышно! Я здесь! Не нервничай! Тут мой отец, Алекс! Тут еврейки с усами стоят! Вся синагога собралась! Отец, да! Он, да! Ушёл из дома. Лев Толстой, ети его мать! Я не вру! Вместе ушли! Мама месяц назад умерла, жили у какого-то человека и вообще это всё – кошмар, сон! Алекс, завтра сорок дней, как Толи не стало, а я тут! Надо какой-то обед заказать где-нибудь! Ты слышишь меня? Разве не завтра сорок? Сегодня, я помню! Алекс, помоги, у меня никого нет! Будто каток меня переехал! Тут убийцы, убитые, повешенные, негры, тут ходят негры! Я здорова, у меня всё пойдёт теперь, только разберусь тут. Таблетки? Я здорова! Мне не надо в больницу! Нет, не придумала! Вот люди стоят, они подтвердят, что я тут! Еврейки, подтвердите, ну?! (Сёстры кивают головами.). Что? Отец просит милостыню, подаяние на улице! Отец великой Ларисы Боровицкой просит милостыню! Не пафос! Он у молочного. Ему негры подают. У обоих с мамой массовый психоз был. Меня не узнаёт. Приезжай, привези с собой коробку с фильмом, я концерт дам, буду в клубе, в доме культуры, или где, заработать на эксгумацию! Приезжай! Рано? Тут вечер! Разница во времени! Перезванивай! Телефон? (Наталье.) Номер телефона?!

НАТАЛЬЯ. 4-12-57.

ЛАРИСА. 4-12-57. Пятизначный, это не Москва! Город? Это какой город? (В стенку стучат, Лариса испуганно кинула трубку, отпрыгнула в сторону.) Кто это? Что это?

НАТАЛЬЯ. А это – параллельный. Хоть инвалид, а на блокираторе.

ЛАРИСА. Кто инвалид?

НАТАЛЬЯ. Митька – инвалид.

ЛАРИСА (Молчит.) Какой инвалид? О, Россия, о моя Родина. О чём ты брякаешь мозгами, Россия? Ни о чём. О, русские люди. Проснитесь, очнитесь, встаньте. (Пауза, тихо.) Он убийца, вы же сами только что говорили?!

НАТАЛЬЯ. Убийца? Митька? Да ну. Просто несчастный. А кто счастливый? Да потом всё равно помирать надо, ну, типа того что – переселяться в другое. И отец его тоже переселился. Всё равно старики помирать должны, не так, так иначе.

Лариса села на стул, снова падает, вскрикивает. Ходит по комнате. Сёстры стоят, как мебель, рассматривают Ларису.

ЛАРИСА. Какой концерт. Я чёкнулась совсем. Мозгами брякаю ни о чём. Теперь во всех газетах напишут, по радио передадут, по телевизору покажут: Лариса Боровицкая кинула родителей и… ещё что-то!!!

НАТАЛЬЯ. Зачем они будут такое в газетах писать?

ЛАРИСА (Помолчала.) Зачем тут стоят эти сифилитички, что им надо?

НАТАЛЬЯ. Какие сифилитички? Кто сифилитички? Они не сифилитички.

ЛАРИСА. Вот эти вот.