Одиссея (пер. В.В.Вересаева)   ::   Гомер

Ринулась бурно богиня с высоких вершин олимпийских,

Стала в итакской стране у двора Одиссеева дома

Перед порогом ворот, с копьем своим острым в ладони,

Образ приняв чужестранца, тафосцев властителя Мента.

Там женихов горделивых застала. Они перед дверью

Душу себе услаждали, с усердием в кости играя,

Сидя на шкурах быков, самими же ими убитых.

В зале же вестники вместе с проворными слугами дома

Эти – вино наливали в кратеры, мешая с водою,

Те, – ноздреватою губкой обмывши столы, выдвигали

Их на средину и клали на них в изобилии мясо.

Первым из всех Телемах боговидный заметил богиню.

Сердцем печалуясь милым, он молча сидел с женихами.

И представлялось ему, как явился родитель могучий,

Как разогнал бы он всех женихов по домам, захватил бы

Власть свою снова и стал бы владений своих господином.

В мыслях таких, с женихами сидя, он увидел Афину.

Быстро направился к двери, душою стыдясь, что так долго

Странник у входа стоять принужден; и, поспешно приблизясь,

Взял он за правую руку пришельца, копье его принял,

Голос повысил и с речью крылатой к нему обратился:

"Радуйся, странник! Войди! Мы тебя угостим, а потом уж,

Пищей насытившись, ты нам расскажешь, чего тебе нужно".

Так он сказал и пошел. А за ним и Паллада Афина.

После того как вошли они в дом Одиссеев высокий,

Гостя копье он к высокой колонне понес и поставил

В копьехранилище гладкое, где еще много стояло

Копий других Одиссея, могучего духом в несчастьях.

После богиню подвел он к прекрасноузорному креслу,

Тканью застлав, усадил, а под ноги придвинул скамейку.

Рядом и сам поместился на стуле резном, в отдаленьи

От женихов, чтобы гость, по соседству с надменными сидя,

Не получил отвращенья к еде, отягченный их шумом,

Также, чтоб в тайне его расспросить об отце отдаленном.

Тотчас прекрасный кувшин золотой с рукомойной водою

В тазе серебряном был перед ними поставлен служанкой

Для умывания; после расставила стол она гладкий.

Хлеб положила перед ними почтенная ключница, много

Кушаний разных прибавив, охотно их дав из запасов.

Кравчий поставил пред ними на блюдах, подняв их высоко,

Разного мяса и кубки близ них поместил золотые;

Вестник же к ним подходил то и дело, вина подливая.

Шумно вошли со двора женихи горделивые в залу

И по порядку расселись на креслах и стульях; с водою

Вестники к ним подошли, и они себе руки умыли.

Доверху хлеба в корзины прислужницы им положили,

Мальчики влили напиток в кратеры до самого края.

Руки немедленно к пище готовой они протянули.

После того как желанье питья и еды утолили,

Новым желаньем зажглися сердца женихов: захотелось

Музыки, плясок – услады прекраснейшей всякого пира.

Фемию вестник кифару прекрасную передал в руки:

Пред женихами ему приходилося петь поневоле.

Фемий кифару поднял и начал прекрасную песню.

И обратился тогда Телемах к совоокой Афине,

К ней наклонясь головой, чтоб никто посторонний не слышал:

"Ты не рассердишься, гость дорогой мой, на то, что скажу я?

Только одно на уме вот у этих – кифара да песни.

Немудрено: расточают они здесь чужие богатства —

Мужа, чьи белые кости, изгнившие где-нибудь, дождик

Мочит на суше иль в море свирепые волны качают.

Если б увидели, что на Итаку он снова вернулся,

Все пожелали бы лучше иметь попроворнее ноги,

Чем богатеть, и одежду и золото здесь накопляя.

Злою судьбой он, однако, погублен, и нет никакого

Нам утешенья, хотя кое-кто из людей утверждает:

Он еще будет. Но нет! Уж погиб его день возвращенья!

Ты же теперь мне скажи, ничего от меня не скрывая:

Кто ты? Родители кто? Из какого ты города родом?

И на каком корабле ты приехал, какою дорогой

К нам тебя в гости везли корабельщики? Кто они сами?

Ведь не пешком же сюда, полагаю я, к нам ты добрался.