Остров Романтики (Стихотворения)   ::   Асадов Эдуард

Не надо, мама, меня ревновать,

Дети, они же не вечно дети!

И ты не сиди у окна упрямо,

Готовя в душе за вопросом вопрос.

Мне ведь уже не шестнадцать, мама.

Пойми. И взгляни на меня всерьез.

Прошу тебя: выбрось из сердца грусть,

И пусть тревога тебя не точит.

Не бойся, родная. Я скоро вернусь!

Спи, мама. Спи крепко. Спокойной ночи!

ДЕВУШКА

Девушка, вспыхнув, читает письмо.

Девушка смотрит пытливо в трюмо.

Хочет найти и увидеть сама

То, что увидел автор письма.

Тонкие хвостики выцветших кос,

Глаз небольших синева без огней.

Где же "червонное пламя волос"?

Где две "бездонные глуби морей"?

Где же "классический профиль", когда

Здесь лишь кокетливо вздернутый нос?

"Белая кожа"... но, гляньте сюда,

Если он прав, то куда же тогда

Спрятать веснушки? Вот в чем вопрос!

Девушка снова читает письмо,

Снова с надеждою смотрит в трюмо.

Смотрит со скидками, смотрит пристрастно,

Ищет старательно, но... напрасно!

Ясно, он просто над ней пошутил.

Милая шутка! Но кто разрешил?!

Девушка сдвинула брови. Сейчас

Горькие слезы брызнут из глаз...

Как объяснить ей, чудачке, что это

Вовсе не шутка, что хитрости нету!

Просто, где вспыхнул сердечный накал,

Разом кончается правда зеркал!

Просто весь мир озаряется там

Радужным, синим, зеленым...

И лгут зеркала. Не верь зеркалам!

А верь лишь глазам влюбленным!

Эдуард Асадов. Остров Романтики.

Москва: Молодая гвардия, 1969.

МОЕМУ СТАРОМУ ДРУГУ БОРИСУ ШПИЦБУРГУ

Над Киевом апрельский, журавлиный

Играет ветер клейкою листвой.

Эх, Борька, Борька! Друг ты мой старинный,

Ну вот и вновь мы встретились с тобой.

Под сводами завода "Арсенала",

Куда стихи читать я приглашен,

Ты спрятался куда-то в гущу зала,

Мол, я не я и, дескать, он не он...

Ах ты мой скромник, милый чудачина!

Видать, таким ты будешь весь свой век.

Хоть в прошлом сквозь бои за Украину

Шагал отнюдь не робкий человек.

Вечерний город в звездах растворился,

А мы идем, идем по-над Днепром.

Нет, ты совсем, совсем не изменился,

Все так же ходишь чуточку плечом,

И так же ногу раненую ставишь,

И так же восклицаешь:- Это да!

И так же "р" отчаянно картавишь,

И так же прямодушен, как всегда.

Как два солдата летом и зимою,

Беря за перевалом перевал,

Уж двадцать с гаком дружим мы с тобою,

А кстати, "гак" не так уже и мал.

Но что, скажи, для нас с тобою годы?

Каких еще нам проб, каких преград?

Ведь если дружба рождена в невзгодах,

Она сильней всех прочих во сто крат!

Ты помнишь госпитальную палату,

В которой всех нас было двадцать пять,

Где из троих и одного солдата,

Пожалуй, сложно было бы собрать...

Я трудным был. Порою брежу ночью,

Потом очнусь, а рядом ты сидишь,

И губы мне запекшиеся мочишь,

И что-нибудь смешное говоришь.

Моя сиделка с добрыми руками!

Нет, ничего я, Боря, не забыл:

Ни как читал ты книги мне часами,

Ни как, бывало, с ложечки кормил.

И в дни, когда со смертью в трудном споре

Меня хирург кромсал и зашивал,

Ты, верно, ждал за дверью в коридоре

Сидел и ждал. И я об этом знал.

И все же, как нам ни бывало горько,

Мы часто были с шуткою на "ты"

И хохотали так, ты помнишь, Борька,

Что чуть порой не лопались бинты?!

А помнишь, вышло раз наоборот:

Был в лежку ты, а я кормить пытался,

И как сквозь боль ты вдруг расхохотался,

Когда я пролил в нос тебе компот.

Эх, Борька, Борька! Сколько звонких лет

С тех пор уплыло вешним ледоходом?

А дружбе нашей, видно, сносу нет,

Она лишь все надежней с каждым годом.

И хоть не часто видимся порою,

Ведь тыща верст и сотни разных дел...