Последние мечты   ::   Брюсов Валерий

Слабея, смотрит зверь вверх, в небеса, откуда

Лилось тепло, и дождь, и свежесть вешних бура;

Защита с высоты не явится ли? Чудо

Не совершится ль? — Нет! Пуста, нема лазурь.

И стону слабому уже не вторит эхо…

Сквозь радугу слезы так странны берега…

Но всюду — взвизг собак, гром криков, гулы смеха,

И, кроя все, поют охотничьи рога!

16 февраля 1918



БИБЛИОТЕКИ



Власть, времени сильней, затаена

В рядах страниц, на полках библиотек:

Пылая факелом во мгле, она

Порой язвит, как ядовитый дротик.

В былых столетьях чей-то ум зажег

Сверканье, — и оно доныне светит!

Иль жилы тетивы напрячь возмог,—

И в ту же цель стрела поныне метит!

Мы дышим светом отжитых веков,

Вскрывающих пред нами даль дороги,

Повсюду отблеск вдохновенных слов,—

То солнце дня, то месяц сребророгий!

Но нам дороже золотой колчан,

Певучих стрел, завещанный в страницах,

Оружие для всех времен и стран,

На всех путях, на всех земных границах.

Во мгле, куда суд жизни не достиг,

Где тени лжи извилисты и зыбки,—

Там дротик мстительный бессмертных книг,

Веками изощрен, бьет без ошибки.

1917



НАУТРО ПОСЛЕ ШАБАША



Чу! под окошком звенят колокольчики,

Белые, синие, разных оправ;

Листья ольхи завиваются в кольчики,

Запахи веют с обрызганных трав;

Солнце ко мне проникает приветливо

Длинным лучом, между ставень, сквозь щель;

Где-то гудит, осторожно и сметливо,

К сладким цветам подлетающий шмель;

Все так знакомо… И песня не новая

Сладко ласкает: «Ты дома, дитя!»

То напевает мне печь изразцовая,

Вторят ей стены, смеясь и шутя.

В теле — истома. Я дома! Давно ли я

Дерзко плясала, раздета, в кругу!

…В душу нисходит опять меланхолия.

Нет! жизнью мирной я жить не могу!

1919



ИЗ НАБЛЮДЕНИЙ



Меж лун искусственных — луна,

Вися на небе, в перспективе,

Вздымается, робка, бледна

И с каждым мигом боязливей.

Внизу, как буйственный бурун,

Прибой людей и экипажей,

И наглое блистанье лун,

Вдоль улиц выставленных стражей;

Таксованных прелестниц смех,

Сухое грассованье франтов,

Боа неимоверных мех

И перебои шляп и бантов;

В гостиницах белеет ряд

Оконный, — комнаты, где двое

Пародию любви творят,

Пороча таинство ночное…

А там, вверху, несмелых звезд

Чуть-чуть зубчатый свет — белеет;

Туман, как туника невест,

Кой-где разорванная, веет.

И та ж безмолвная луна,

Свидетельница жертв Ашере,

Висит, глядя, робка, бледна,

На буйства в оскверненном сквере!

Октябрь 1917



ПЕРЕД ЭЛЕКТРИЧЕСКОЙ ЛАМПОЙ



Злобный змей, зигзагом длинным

Раздевавший темень туч,

Чтоб, гремя, в лесу пустынном

Иль на склоне горных круч,

Ветви, поднятые дубом,

Серным пламенем Зажечь,

И, ликуя, дымным клубом —

Смертным саваном — облечь!

Змей, сносивший с неба, древле,

Прометеев дар земле!

Что таишь ты, стыд ли, гнев ли,

Ныне замкнутый в стекле,—

Сгибы проволоки тонкой

Раскалять покорно там,

Подчинись руке ребенка,

Осужден — в угоду нам.

И, струя лучи из шара,

Ветром зыблем над толпой,

Скрывшей ленту тротуара,

Пестрой, шумной и тупой,—

Чем ты занят? Иль, в причуде

Смутной грезы, веришь ты,

Что вокруг — вес те же люди,

Те же гулы суеты;

Что, как прежде было, сыты

Мясом мамонта, тебя

Славят пляской троглодиты,

Дико космы теребя?

В злобных лицах, в ярых взорах

Ты узнать бы ныне мог

Те же сонмы, для которых

Ты в былом сверкал, как бог.