Севильский озорник, или Каменный гость   ::   Молина Тирсо

Ну, а вдруг, страшась бесчестья,

На себя лгала бедняжка?

Нет, вливайте без оттяжки

Яд мне в мозг своим рассказом,

Хоть от мук, мутящих разум,

Стал болтлив я, как старуха:

Должен то, что входит в ухо,

Я из уст извергнуть разом.

Неужель забыт я милой?

Знать, пословица верна:

"Сладок сон, да явь страшна".

Ревность, что меня томила,

Забывать я начал было,

Убаюканный мечтами,

Но меня беседа с вами

Убедила нынче в том,

Что дурным я счел бы сном,

Если б увидал глазами.

Ах, маркиз, ужель безбожно

Я обманут Изабеллой

И обет она презрела?

Нет, не верю! Невозможно!

Честь - закон мой непреложный,

Но и честью б поступился

Я для той, с кем обручился...

Кто же был с ней на рассвете?

Не ошибка ль тут? Ответьте,

Чтоб ума я не решился.

Дон Педро

В том, что в поднебесной шири

Птицы вольные витают,

Рыбы в море обитают,

А число стихий - четыре,

Нет без счастья славы в мире,

Друг надежен, враг опасен,

Ночь темна, а полдень ясен,

Больше вымысла в сто раз,

Чем содержит мой рассказ,

Так что ваш вопрос напрасен.

Октавьо

Да, кокетка неверна.

Впрочем, это и не странно:

Женщина непостоянна,

Ибо женщина она.

Мне моя беда ясна.

Верю вам, маркиз, вполне я.

Дон Педро

Ну, так будьте впредь умнее,

А пока пусть размышленье

Вам подскажет путь к спасенью.

Октавьо

Бегство?

Дон Педро

Да, и поскорее.

Октавьо

Мне знаком владелец барка,

Что в Испанию плывет.

Дон Педро

Доберетесь до ворот

Без помехи вы по парку.

Октавьо

О, тростинка! О, флюгарка!

Гнев мой бешенством сменился,

Я с отечеством простился,

И за все - она в ответе.

Кто же был с ней на рассвете?

Боже, я ума решился!

Уходят.

Берег моря близ Таррагоны.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Рыбачка Тисбея, одна, с удочкой в руке.

Тисбея

Доныне я одна

Из всех рыбачек здешних,

Чьих ног жасмин и розы

Прибой целует нежно,

Любви еще не знаю

И счастлива безмерно,

Цепей ее, тиранки,

Удачливо избегнув.

Когда над сонным морем

Сверкнут лучи рассвета,

И в поредевшем мраке

Сапфиры волн заблещут,

И утро осыпает

Просторы побережья

То золотою пылью,

То ливнем пенных перлов,

Я здесь внимаю звонким

Любовным птичьим песням

И битве вод с камнями,

Чуть слышной, но извечной,

Иль с удочкой, столь тонкой,

Что весом вдвое легче

Она мельчайших рыбок,

Сижу над синей бездной,

Иль сеть свою закину

И уловляю ею

Чешуйчатых хозяев

Пучины неисчерпной.

Я жизнью наслаждаюсь

Привольно, безмятежно,

И в грудь меня ужалить

Любовь-змея не смеет.

Когда плыву я в лодке

С гурьбой подружек вместе

И волн седую гриву

Мы гребнем весел чешем,

Рыбачки предаются

Любовным горьким пеням,

А я, им всем на зависть,

Лишь разражаюсь смехом.

Но, может быть, обходит

Амур меня с презреньем

Лишь потому, что кровом

Мне служит домик бедный,

Что скромны и убоги

Им поднятые к небу

Соломенные башни,

Приют голубок белых?

Но этою соломой

Укрыт сосуд бесценный:

Хранится честь девичья

В ней, словно плод созревший.

Как наша Таррагона

Огнем орудий метких

Бесстрашно отражает

Корсарские набеги,

Так я обороняюсь

Насмешкой, недоверьем

И гордым равнодушьем

От вздохов, слез, обетов.

Взять, например, Анфрисо,

Кто наделен столь щедро

И силою духовной,

И красотой телесной.

В речах он так разумен,

В поступках безупречен,

В сердечной скорби стоек

И в сетованьях сдержан.

И все ж, чуть день погаснет,

Он бродит неизменно

Под окнами моими,

От холода немея,

А утром, с ближних вязов

Охапку веток срезав,

Мой дом украсит ими,

Как праздничной одеждой.

Порой он на гитаре

Иль камышовой флейте

Дает мне серенаду,

Мое не тронув сердце,

Затем что над Анфрисо

Всевластна я, как деспот.

Мне скорбь его отрадна

И сладостны мученья.