Сестричка   ::   Чандлер Раймонд

А если вы намекаете, будто Оррин совершил что-то нехорошее, могу вас уверить, что черная овца в нашей семье - вовсе не он.

Я даже глазом не моргнул. Орфамэй развернулась, промаршировала к двери, взялась за ручку, потом повернулась снова, промаршировала обратно и вдруг расплакалась. Реагировал я на это так же, как чучело рыбы на блесну. Орфамэй достала платочек и легонько коснулась им уголков глаз.

- А теперь вы, небось, позвоните в п-полицию, - протянула она дрожащим голосом. - В редакциях манхэттенских г-газет все станет известно, и они н-напечатают о нас что-нибудь отвратительное.

- Вы ничего подобного не думаете. Перестаньте играть на жалости. Покажите-ка лучше фотографию брата.

Орфамэй торопливо спрятала платочек, достала что-то из сумочки и протянула через стол мне. Оказалось - это конверт. Тонкий, но там вполне могла уместиться парочка фотографий. Заглядывать внутрь я не стал.

- Опишите его, - сказал я.

Орфамэй задумалась. Это дало ей возможность привести в движение свои брови.

- В марте ему исполнилось двадцать восемь. У него светло-каштановые волосы, причем гораздо светлее, чем мои, и голубые глаза - тоже посветлее моих. Волосы он зачесывает назад. Очень рослый, выше шести футов. Но весит всего сто сорок фунтов. Тощий. Носил светлые усики, но мать заставила сбрить их. Сказала...

- Можете не продолжать. Они потребовались священнику для набивки подушечки.

- Не смейте говорить так о моей матери, - взвизгнула Орфамэй, побледнев от ярости.

- Оставьте. Я вас не знаю. Но корчить из себя пасхальную лилию не стоит. Есть ли у Оррина какие-нибудь особые приметы: родинки, шрамы или вытатуированный на груди текст двадцать третьего псалма? И краснеть вовсе не обязательно.

- Незачем кричать на меня. Что же вы не смотрите фотографии?

- Потому что снят он, скорее всего, одетым. В конце концов, вы его сестра. Вы должны знать.

- Нету, - выдавила она. - Только маленький шрамик на левой руке - ему удаляли жировик.

- Что вы можете сказать о его привычках, кроме того, что он не курит, не пьет и не ухаживает за девушками? Каким образом он развлекается?

- Как... откуда вы узнали это?

- От вашей матери.

Орфамэй улыбнулась. А я уж было решил, что она не способна улыбаться. Зубы у нее были очень ровные, белые, и она не старалась демонстрировать их. Это уже кое-что.

- Вы догадливы, - сказала она. - Оррин много занимается, потом у него есть очень дорогой фотоаппарат, он любит снимать людей, когда те ничего не подозревают. Иногда это их бесит. Но Оррин говорит, что людям надо видеть себя такими, как они есть.

- Будем надеяться, с ним этого никогда не случится, - сказал я. - Что у него за аппарат?

- Маленький, с очень хорошей оптикой. Снимать можно при любом освещении. "Лейка".

Я полез в конверт и достал две небольшие, очень четкие фотографии.

- Снимки сделаны вовсе не "лейкой", - заметил я.

- Нет, нет. Его снимал Филип. Филип Андерсон. Молодой человек, с которым я одно время встречалась. - Орфамэй вздохнула. - Очевидно, потому-то я и обратилась к вам, мистер Марлоу. Потому что вас тоже зовут Филип.

Я буркнул: "Угу", но был слегка тронут.

- Что же сталось с Филипом Андерсоном?

- Но мы говорили об Оррине...

- Знаю, - перебил я. - Но что сталось с Филипом Андерсоном?

- Живет все там же, в Манхэттене. - Орфамэй отвела взгляд. - Матери он очень не нравился. Вы, наверное, знаете, как это бывает.

- Да, - ответил я. - Знаю. Можете заплакать если хотите. Не стану вас упрекать. Я и сам сентиментальный плакса.

Я взглянул на фотографии. На одной Оррин смотрел вниз, и она мне была ни к чему. Другая представляла собой вполне сносный снимок высокого угловатого парня с близко поставленными глазами, тонким прямым ртом и острым подбородком. Выражение лица было таким, как я и ожидал. Если забудете вытереть ноги, этот парень напомнит вам.