Шаг в бездну   ::   Александрова Наталья

А врач установил, что девушка упала не меньше чем с седьмого этажа накануне вечером, и, поскольку несчастный случай исключили (что ей было делать ночью на крыше заброшенного дома), а кошелек, песцовая шапка и золотые сережки были на месте, то начальство, не долго думая, распорядилось считать это самоубийством, пока, до вскрытия. Видно было, что Поляковой доставляет огромное удовольствие произносить эти слова с двойным «р»: трруп, опергрруппа, вскррытие.

Когда вышли на улицу, то, увидев профкомовскую машину, словоохотливый опер оживился, собрался было ехать с Поляковой в институт, но по дороге передумал – позвонил из автомата, спросил Леночку – и попросил высадить его у дома тридцать пять по Среднеохтинскому, но шофер Иван Иваныч к дому его не подвез, высадил у лужи на перекрестке и всю дорогу ворчал, что рабочий день кончается, бензин государственный, а ментов по бабам развозить он не нанимался.

Далее выяснилось, однако, что шустрый мент хоть и болтал не в меру, но и от Поляковой успел вызнать немало: и где Мариночка работала, и как к ней относились в коллективе, и не было ли у нее неприятностей в последнее время. И Полякова быстренько ему выложила, что все, в общем, к Мариночке относились ничего себе, а вот с начальником новым у нее были трения, и даже вот как раз шестого числа перед праздниками случился у них скандал в кабинете, там он на нее кричал, а потом Марина выбежала вся в слезах и в тот день больше никто ее не видел.

Тут Полякова остановилась передохнуть. Коллектив молчал, обалдевший от сведений.

«Дура она или притворяется?» – подумала Надежда.

– И зачем ты это сделала? – не выдержал кто-то из мужчин. – Зачем столько лишнего наболтала?

Полякова сделала круглые глаза.

– Ну как же, меня же оперуполномоченный спрашивал, я же должна ему правду говорить!

«Притворяется», – решила Надежда.

Тут вступила Пелагея Никитична. Она работала в институте с незапамятных времен, вечно жаловалась на болезни, каждый год собиралась на пенсию, но почему-то не уходила, и по праздникам, ударившись в воспоминания, рассказывала, что сейчас-то работать – это что, а вот раньше, когда на госиспытания выходили, аппаратуру сутками настраивали, и вот тут стояли раскладушки, и все сотрудники на них по очереди спали. После этого она начинала рассказывать, что это сейчас она, конечно, немолодая, а раньше была так очень даже ничего себе, и прежний начальник, Николай Иванович, часто на нее заглядывался.

– Понятно теперь, почему вы так часто про раскладушки вспоминаете, – сдуру как-то ляпнула Надежда, и с тех пор отношения с Пелагеей были безнадежно испорчены.

– А ведь и правда, – запела Пелагея, – ведь здорово он кричал, уволить обещал, да в чем там дело-то было? Надя, ты близко сидишь, неужели ничего-таки не слышала?

– Не имею привычки, – начала было Надежда, но тут вошел начальник.

– Похороны в четверг, – тихо сказал он.

Следующий день прошел в унылых хлопотах, начальника все время куда-то вызывали: то в дирекцию, то некролог редактировать, то в партком, как будто если партком не разрешит, то человека и не похоронят. Полякова собирала деньги на венок с надписью: «От товарищей по работе», шушукалась с Пелагеей и создавала общественное мнение. Зато в среду она влетела в комнату, запыхавшись.

– Нашему-то повестка пришла из милиции, только он еще не знает!

– А ты-то откуда знаешь?

– А Наташка из канцелярии сказала, повестка не на домашний адрес пришла, а на наш.

Начальник показался в дверях кабинета, похоже, что все слышал.

– Татьяна Павловна, – обратился он к Поляковой, – я вас попрошу временно взять на себя обязанности Марины, мы не можем остаться без лаборантки.

– Почему я? – взвилась Полякова.

– Потому что вы загружены меньше остальных.

Это было верно. Заставить Полякову работать было невозможно. Единственное, что она умела, это печатать на машинке двумя пальцами.

– Я не буду, – уперлась Полякова.

– Это решено, не будем пререкаться.