Gaudeamus   ::   Андреев Леонид Николаевич

)

О н у ф р и й (подняв руки, в одной из которых бутылка) . Или это один из самообманов философского ума, который жажду смешивает с объемом? Жажда ли в три раза больше, или бутылка в три раза меньше, – вот проклятый вопрос.

Б л о х и н. Пойди на компромисс: и жажда больше, и бутылка меньше. Ну, наливай, наливай.

О н у ф р и й. Верно. Какой же ты умница, Сережа. Это ты под моим влиянием так развился. Давай, образуем школу, Сережа. Будем брать учеников… А, могила Гамлета, – хрипишь?

Т е н о р. Ха-ха-ха! Онуша пьян. Ты знаешь, что сегодня я буду петь?

С т. с т у д е н т (подходя) . На два словечка, Александр Александрович… у тебя найдется минутка времени? (Отходят.)

Л и л я. А я к тебе присяду, Онуфрий. Ты знаешь, вышло гораздо лучше, чем я ожидала… (Шепотом рассказывает ему.)

С т. с т у д е н т. Завтра я, Александр Александрович, уезжаю назад… в Москву. Не знаю, удастся ли мне повидаться с тобою, и вот на всякий случай я хочу еще раз поздравить тебя и крепко пожать твою руку.

Т е н о р. Спасибо, старик. А разве Дина тебе говорила?

С т. с т у д е н т. Что?

Т е н о р. Завтра мы с нею едем в Крым.

С т. с т у д е н т. А, к весенним цветам! Там скоро весна, Саша. Весенние цветы!

Т е н о р. Не знаю – я еще не бывал в Крыму. Должен тебе сказать, что этот… папаша выгнал нас обоих, и мы едем, собственно, с горя. Но это, конечно, не серьезно, и Дина рассчитывает так, что папаша этот сам приедет за нами. Оригинальный старик. Ха-ха-ха! Но, однако же, денег у нас, фью-ю. (Свистит.) Ты слыхал – сегодня я буду петь в хоре: Дина приказала.

С т. с т у д е н т. Вот что, милый Саша, не возьмешь ли ты денег у меня? Дело, видишь ли, в том… (Продолжает тихо говорить.)

Быстро входит Петровский.

П е т р о в с к и й. Ой, братцы! Ой, батюшки, спасайтесь, Стамескин пришел, сюда идет, вас, братцы, ищет.

К о с т и к. Да ну! А чтоб его черт!

О н у ф р и й. Протестую.

К о с т и к. (беспокойно) . Чаю ему, что ли, предложить. Да не пьет он чаю. Кочетов, как ты думаешь?

О н у ф р и й. Глаза мои не могут его видеть, ухо мое не может его слышать, нос мой не может его нюхать, как говорит Соломон в «Песне Песней». Пожалуйста, дети мои, не надо сегодня Стамескина, я этого не выдержу сегодня…

П е т р о в с к и й. Да я соврал, ей-Богу.

Общий смех. В зале музыка смолкла, но публика еще не разошлась: доносится нестройный, веселый шум, требование.

Г о л о с а.

– Испугался, Онуша. Это тебе не вице-губернаторша.

– У него совесть заговорила.

– Гляди, гляди: Онуша языка лишился, ей-Богу.

К о с т и к. А я тебе другой раз, тетя, за этакие шутки голову оторву. Чего от дела отрываешь? Лотоха проклятая.

П е т р о в с к и й. Да я соврал, ей-Богу. Ну, вот и кончен бал. И умаялся же я, братцы.

К о с т и к. (ворчит) . То-то, соврал.

Ч е й-т о г о л о с. Господа, в залу. Кончено, чего тут расселись.

В т о р о й г о л о с. Дай поблагодушествовать. Ну и подлец же Онуфрий, хоть бы на донышке оставил. Этакий математический ум, как раз к концу подогнал.

С т у д.-т е х н и к. Подносит Петровский губернаторше цветы, да в шпаге своей и запутался, чуть не забодал ее, прямо головой ей в живот.

Требование песни все настойчивее. Входит рассерженный Козлов.

К о з л о в. Господа, что же это? Ну не свинство ли, а? Расселись, как старухи в богадельне. Там орут, требуют «Gaudeamus», сейчас электричество гасить начнут, ведь в темноте орать придется, черти!

Б л о х и н. Идем. Это Онуфрий тут р-расселся…

К о з л о в. Тенор, ты что же это, брат? Свинство! Я тебя и на хорах ищу, и где только ни был, а ты…

Т е н о р. Я готов.

Шум в зале растет. Со смехом и говором студенты уходят в залу.

Л и л я. Идемте, Петр Кузьмич. Я хочу, чтобы ты тоже пел.

О н у ф р и й. Ты? Это что же такое?

Г о л о с а :

– Волоките Онуфрия.

– На кой он черт, он ни бе ни ме.

– Нечего там, волоки, волоки – для декорации пригодится.

Тащат Онуфрия в залу.