Архипелаг исчезающих островов   ::   Платов Леонид

Оголенный по пояс человек, выбегающий на мороз и обтирающийся снегом из сугроба, привлекал любопытных. У окон теснились жильцы. В задумчивой позе, наподобие монумента, застывал дворник с лопатой, расчищавший дорожки.

— Мне-то каково, а? — негодовала исправница. — У меня не цирк, у меня дом! Хочешь кувыркаться в снегу, вон поди! В цирк, в цирк!..

Странным казалось также, что приезжий не курит, не пьет.

— Я, признаться, как-то не вытерпела. «Вы, — говорю, — Петр Арианыч, может, из секты какой-нибудь? Молокан, штундист?» Посмотрел на меня через очки свои, будто, знаете, пронзил взглядом! «Нет, — отвечает, — Серафима Львовна, просто берегу себя». — «А для чего бережете?» — «А для будущего», — говорит. «Для какого же будущего, позвольте узнать?..» Молчит.

Исправница картинно откидывалась в креслах…

В городе не удивились, узнав, что дядюшка зазвал нового учителя к себе в гости. В тот вечер он приглашал «на чудака», как приглашают на блины или уху.

Когда Петр Арианович явился, дядюшка сразу же поспешил стать с ним на короткую ногу.

— Боже мой, я ведь тоже в Москве, в университете… — бормотал он. — Ну как же, боже мой!.. — И, легонько обняв гостя за талию, притопывая, начинал: «Гаудеамус игитур…» [3]

Гость не подтягивал. Он стоял посреди гостиной и выжидательно поглядывал на нас.

— Это племянник ваш? — спросил он, заметив меня и подавая мне руку. — Столько на уроках спрашивает всегда… Любознательный!

— Как я! Точь-в-точь как я! — заспешил дядюшка, потирая руки, поеживаясь и похохатывая, будто только что выскочил из-под холодного душа.

Он начал расставлять ловушки непонятному человеку еще за чаем, но осторожно, опасаясь, как бы не спугнуть. Когда же гости уселись играть в лото, дядюшка свернул разговор на географию: нюхом чуял, что смешное — то, за чем охотился, — связано с географией.

— Вот вы говорите: Вилькицкий, Вилькицкий, — донесся до меня квакающий голос. — А что хорошего-то? Подумаешь: клочок тундры нашел! Или какие-то две скалы в океане… Это не Пири, нет!

— Открытие русских моряков я считаю еще более важным! — вежливо, но без воодушевления отвечал учитель, позванивая в стакане ложечкой.

— Ой ли?

— Да ведь земля! По территории, думаю, не меньше, чем какое-нибудь европейское государство средней руки… А принципиальный смысл открытия? — Петр Арианович отодвинул стакан с чаем. Видимо, его, как говорится, начинало «разбирать». — Нашли землю там, где не рассчитывали ничего найти!..

Меня услали за чем-то из комнаты, а когда я вернулся, учитель географии уже стоял, держась за спинку стула и серьезно глядя на дядюшку.

— …потому что американские путешественники — вот что! Не нашим чета, — втолковывал ему дядюшка.

— Не чета? А чем встретили своего Пири, знаете?

— Нуте-с?

— Помоями. Ушатом помоев.

— Почему?

— Другой открыватель, Кук, представил доказательства, что побывал на полюсе раньше Пири.

— Пири в амбицию?

— Еще бы! Газеты, конечно, подняли шум…

— Нехорошо…

— Чего хуже! Сплетни, гадость. Как в последнем уездном городишке… Пири обвиняет Кука в том, что тот подкупил своих спутников. Кук обвиняет Пири в многоженстве… А выражения!.. Я в Москве, в Румянцевской библиотеке, читал: там получают американские газеты. «Живые свидетели пакостей Пири!», «Человек с греховными руками!», «Похититель денег у детей!», «Покрыт паршой невыразимого порока»… Фу, мерзость!

— Стало быть, не Кук открыл?

— Кук до полюса не дотянул целых пятьсот миль. «Величайшая мистификация двадцатого века», — писали газеты. Ну, а что до Пири…

Петр Арианович прошелся по комнате:

— Рекорд? Согласен. Но не географическое открытие. Даже глубины подо льдом не смог промерить. Троса не хватило. Слышите ли, троса!.. А возьмите недавнее плавание Текльтона.