Белое проклятие   ::   Санин Владимир Маркович

Вообще-то от них не очень-то убежишь – сухая лавина, к примеру, мчится со скоростью гоночного автомобиля; но ускользнуть в сторону – случалось и мне, и другим. Я знаю одного «чайника», который проехал верхом на лавине, даже не поломав лыж (правда, он до сих пор заикается), а в среде горнолыжников рассказывают байки и похлеще. К слову, именно с началом горнолыжного бума, когда этот вид спорта вдруг стал престижным, спокойная жизнь в горах кончилась. Кого лавины по-настоящему терпеть не могут, так это лихачей, забывающих обо всём на свете при виде покрытого снегом склона; впрочем, кроме доброго снегопада, они вообще никого и ничего не любят.

* * *



– Будем подрезать карниз. – решаю я. – А вдруг повезёт?

Все хором соглашаются: подрезать карниз куда легче, чем лавину. Я давно заметил, что все мои предложения облегчить или отменить какую-либо работу принимаются единодушно.

Поведение лавин непредсказуемо, недаром Юрий Станиславович настойчиво напоминал нам, что они – женского рода. Отсюда и капризы. Бывает, сажаешь из зенитки снаряд за снарядом – ну, как иголки в вату, никакого эффекта; а бывает и так, что срываются от громкого голоса, от тяжести одного-единственного лыжника. Всё зависит от взаимодействия доброго десятка факторов: подстилающей поверхности, глубинной изморози, мощности снежного покрова и так далее, а также, внушал Юрий Станиславович, от настроения лавины. «Разгадайте её настроение! – требовал он. – Здесь вам никакая наука пока что не поможет – только и исключительно интуиция!»

Оболенский был великим лавинщиком – вечная ему память…

На всякий случай мы стараемся говорить тихо, лавину нельзя раздражать. Мы суеверны, как эскимосы. Мы знаем, что лавина живая, что она слышит, о чём мы говорим, и видит, что мы делаем. «Будь немножко трусом», – заклинает меня мама. Транспарант с этим заклинанием висит у нас на станции рядом с хрестоматийным афоризмом Оболенского: «Лучше сто раз попасть под дождь, чем один раз под лавину».

И я требую от моих бездельников «трусливой храбрости» – такой термин я ввёл в обиход. Чтобы храбрость не перешла в безрассудство, мне нужно, чтобы её сдерживала бескорыстная любовь к собственной шкуре. Тогда получается как раз то, что нужно. Был у меня один любитель отбивать чечётку на лавине, но теперь он там (можете вообразить, что на словечке «там» я ткнул пальцем в небо). Поплевывают на лавины и бахвалы из туристов – пока их как следует не напугаешь.

Мы-то знаем, что безопасной лавина бывает только тогда, когда она мертва, то есть спущена вниз.

Этим мы сейчас и занимаемся. Конечно, приятнее всего спускать лавину, обстреливая её из зениток (лаять на медведя лучше всего издали), но опыта у нас ещё маловато, да и мороки много: нужно вызывать артиллеристов из центра, а пока они приедут и пристреляются глядишь, либо лавина сама сошла, либо снаряды кончились. Взрывчатка хороша, но дают нам её в обрез, приходится экономить. На четвертую её хватило, а остальные мы время от времени подрезаем – хотя и дедовский, а надёжный способ, к тому же самый дешёвый.

Делается это так. Мы проходим лавиноопасный склон, соблюдая железное правило: один – на лыжне, остальные страхуют его верёвками. Только так. Если лавина созрела, она может сорваться от малейшей нагрузки, и гигантская утрамбованная плита – мы называем её снежной доской – устремится вниз. В этой игре лавина единственный раз в своей жизни ведёт себя по-честному: прежде чем сорваться, она издаёт утробный звук: «бух! вум! ух!», оставляя лавинщику на размышления несколько потрясающе быстротечных секунд. Если ты оказался на склоне один – драпай в сторону со всей доступной тебе скоростью; если же подстрахован – тебя подсекут верёвками и ты пропустишь доску под собой. Дело, как видите, не такое уж и хитрое, мало-мальски опытный лавинщик всегда имеет шанс.