Белое солнце пустыни   ::   Ежов Валентин Иванович

Ступив на берег, конь взрыл копытом песок и звонко заржал, призывая своего хозяина, но, не получив ответа, смолк.

Сухов сидел, курил… Умолкли голоса женщин – они теперь тихо молились. Все погрузилось в полную тишину, нарушаемую только легким шелестом волн, накатывающих на берег.

Сухов прикрыл глаза, наслаждаясь этой неправдоподобной тишиной: казалось, вот-вот снова раздастся команда Абдуллы и загремят со всех сторон выстрелы… Внезапно Сухов поднялся на ноги, будто вспомнив что-то, и быстро зашагал в сторону дворца-музея.

Там, внутри ограды, он выкопал глубокую могилу и опустил в нее тела Петрухи и Гюльчатай, укрыв их все той же расшитой золотом музейной гардиной. Засыпав могилу, он положил сверху вывернутую во дворе каменную плиту и нацарапал на ней кинжалом имена влюбленных…

Сухов хоронил их один, пока Саид спал, потому что не хотел подвергать испытанию религиозные чувства друга: для Саида было большим грехом положить в одну могилу людей разной веры. И Федор Сухов принял грех на себя, не мог он поступить иначе, продолжая корить себя за то, что доверил неопытному Петрухе сторожить такого коварного воина, как Абдулла…

Лебедева же Сухов похоронил позже, уже вместе с Саидом. Они положили хранителя музея под стеной любимого им дворца.

На другой день, поутру, Федор Сухов прощался с отрядом Рахимова, который все же пришел ему на помощь, но… «малость припозднившись», как по поводу этого заметил с улыбкой сам Сухов. Черный, обожженный бак виднелся поодаль; два других были нормального ржавого цвета. Выгоревшая цистерна продолжала слабо дымиться.

Несколько бойцов копали общую могилу для погибших людей Абдуллы, шурша лопатами о песок.

Рахимов расхаживал по берегу, время от времени задавая несущественные теперь вопросы.

Дымила походная кухня…

Сухов воткнул в песок свою лопатку, затем положил ее плашмя, измеряя черенком тень. Отсчитав зарубки, определил время.

– Шесть часов, – сказал он. – Пора.

– Может, обождешь? – спросил Рахимов. – Денька через три мы бы тебя в Ташкент доставили, а там – поезда…

– Нет, – сказал Сухов. – Я напрямик пойду, по гипотенузе. Дойду до Астрахани, а оттуда, по воде, до Нижнего рукой подать.

– Ну хоть коня возьми.

– Не-е, с ним хлопот – кормить надо… Прощай!

Сухов подал руку Рахимову и повернулся к женщинам.

Они, привычно выстроившись в ряд, смотрели на него сквозь свои сетки. Слезинки катились по их щекам.

Сухов двинулся вдоль «строя», по очереди протягивая каждой из женщин руку, стараясь деликатно пожимать маленькие ладошки.

– Джамиля… Гюзель… Хафиза… Зухра… – называл он их по именам, не ошибаясь. – Не надо плакать… Извините, коли что не так.

Вдруг к нему шагнула Джамиля и жалобно попросила:

– Не покидай нас, господин!

– Ха!.. – громко выдохнул Сухов и, улыбаясь, покрутил головой.

Затем он поправил свой «сидор», подпрыгнул, чтобы убедиться, что на нем ничего не брякает, не звенит, и двинулся вдоль моря в сторону Астрахани на север.

Рахимов, весьма довольный доставшимися ему «на дармовщину» богатыми трофеями – груда разнообразного оружия и целый табун коней – крикнул Сухову вслед:

– Спасибо тебе!

– Не за что, – ответил Сухов, не обернувшись, только приподняв слегка руку.

Он уходил не спеша, но и не медля, нормальным походным шагом.

К нему подскакал на арабском красавце Шахди Саид. Сдержав горячего коня, он поехал рядом с Суховым шагом, провожая его. Надо сказать, что конем Абдуллы хотели завладеть почти все красноармейцы отряда Рахимова. Каждый попытался поймать и подчинить коня себе, но тот никому не дался. Саид же завладел им без всякого сопротивления.